Мыс Рытый
Шрифт:
Сделав «ознакомительный» круг по всему Чивыркуйскому заливу, дав возможность «московским гостям» пофотографировать утёсы и бакланов, которые вернулись таки через пятьдесят лет домой — на Байкал, Бог знает, откуда, наш корабль наконец-то направился на Ушканьи Острова.
Чайки неслись за нами орущей оравой. А мы их кормили.
Чайки за объедками рыбы даже не ныряли, а вот за гнилой хлеб дрались! (Как и в первый вечер.) Они дикой ордой шли, как истребители, за каждым куском, потом вновь орали, просили ещё, и опять вырывали друг у друга куски, давясь, но, глотая, и снова громко требовали хлеба. А брошенную им недоеденную рыбку или кости, они
А вот меня, откровенно говоря, разновидность рыбных блюд периодически спасала. Хотя особого голода я не ощущал — видимо, мой внутренний запас жира «горел» пока я прыгал по ухабам, но на корабле, когда нечего делать — только и жрешь. Не представляю, если бы и на корабле нам пришлось бы есть лишь сублиматы. Хотя… у меня достаточно «внутренних запасов орбина»! Даром что ли птицы жиреют, прежде чем лететь в дальние края? Так и я, перед походом не стараюсь особо худеть! Рекомендую — проверенно.
На Ушканьих островах очень много муравьев. Владимир Павлович говорит, что самая большая плотность на один метр леса по всему Байкалу (Если Байкал рассматривать ни только как водное пространство).
— Идешь и ловишь себя на мысли, что стараешься на них не наступать. Но как? Это будет выглядеть весьма не нормально, если пытаться на них не наступать, — читая мои мысли, произнес Евгений Ефимович, когда мы шли по дощатому тротуару на другой конец острова фотографировать лежбище нерпы.
Муравьи кишели на досках — шагу не было возможности ступить, чтобы под ногой не оказалась сотня-другая этих балбесов.
— Они — идиоты, Евгений Ефимович! Нет, чтобы под досками ползать, так ведь лезут под ноги! Прыгать что ли? Как их тут не раздавить?
— Вот именно. А жаль.
— Жаль. А что делать?
И мы продолжали путь, безжалостно, но, не желая, давить этих глупых… балбесов.
Разумеется, во время съемки нерпы у меня опять сели батарейки. Пришлось просто наблюдать, а потом задавать вопросы проводнику:
— Самое большое количество нерпы на этих камнях сколько?
— Я однажды девяносто штук насчитал.
— А вообще на Байкале сколько её?
— Примерно тысяч триста.
— Триста?!
— Триста тысяч.
— Ну, я про то же. Это много!
— Это очень много. Считается, что достаточно — сто тысяч. А последние годы её развелось слишком много. Триста тысяч — это придел. Кормовой базы может не хватить, чтобы ей прокормиться. Естественных врагов у неё в природе нету, кроме человека, вот она меры и не знает.
— Так, отстреливать надо.
— Отстреливают. Но последнее время, больше сеткой ловят — так надежней.
— И всё равно плодится?
— Всё равно плодится.
— Т! Вот какая! Кормовой базы может, и вправду, не хватить! Я вижу, у вас тут и у муравьев естественных врагов в природе, кроме человека, нету. Может, их тоже — сеткой?
Проводник улыбнулся:
— Сеткой их не поймаешь.
— Жаль.
После просмотра всех Ушканьих Островов было принято «гениальное» решение вернуться обратно на Святой Нос, но уже со стороны Баргузинского залива и там заночевать. Такая перспектива не очень радовала. Во-первых, мы и так уже намотали лишних морских миль, пока кружили по Чивыркую и вдоль Островов, более чем достаточно. Во-вторых, что-то там с горючкой у нас были проблемы, и нам приходилось постоянно её перехватывать у разных кораблей и в разных населенных пунктах. Благо, Андреича здесь каждая со… все знают. Ещё на Котельниковском выяснилось, что те, кто заказывал для нас корабль, вместо Молокона
Но до кого достучишься?
Вернулись на Святой Нос в Баргузинском его исполнении. Подошли к берегу. Все спят, кроме меня и Палыча. Команда корабля, естественно, волнуется, глядя, как волнуется море. Андреич — мудрый человек — говорит Палычу, указывая на Юг:
— Видишь, там светло — всё разогнало! Сейчас от туда как дунет Култук, и прямое попадание в нас! Пристать негде, ночевать негде — положит нас на камни!
Палыч внимательно посмотрел на Юг, почесал затылок и принял очередное своё решение:
— Раз, всё равно все спят, и всё проспят — идем на Ольхон!
Всё-таки, молодец Палыч — когда надо, он готов поменять маршрут — имеет право! Правда, когда все через десять минут проснулись и удивились, почему это Святой Нос удаляется от нас, он объяснил: «Это Эраст Юрьевич меня уговорил — все претензии к нему!»
— Ха-ха — какие ко мне претензии? Спать надо меньше! Всё — идем домой!
— На Ольхон!
— Какая разница?
И мы пошли на Ольхон, потеряв массу времени, километров, горючего и нервов. Главное — всё срослось, как желалось! Андреич лукаво мне подмигивал, а я объяснял непонятливым: «Стоило ли спорить с дядькой? Пока погода есть и волны небольшие — это лучшее решение! Ге-ни-аль-но-е!»
И люди снова шли спать. Жарко же!
В резиновой лодке, что стоит посреди катера, мы с ЕЕ, укутавшись в одеяла, как индейцы, пили пиво, говорили о путешествиях, и он просвещал меня, как нужно управлять лодками в узких ущельях во время сплавов. Оказывается, он и там побывал! А что ещё было делать пять часов, пока наш «Фрегат» ковылял на Ольхон?
Еще он сказал интересную вещь:
— На Средиземном море — бросишь с корабля в воду что-нибудь в виде очистков или объедков — какую-нибудь биологическую пищу — вода сразу тут же кишит, кипит! Всякая живность, от маленьких головастиков до огромных монстров, появляется в одну секунду. И вокруг начинается такая какофония — даже видеть жутко!.. Так что, ни всё так просто. Обманчиво, что вода спокойна. Гладь, вроде, тишь и штиль, но… постоянно в воде кто-то на стороже, кто-то ждет.
— Вываливаться — не стоит?
— Вываливаться — не стоит! Сразу сожрут. Моментально! Я думаю, здесь — так же.
(Объедки с нашего стола и кости рыбы валялись, белея в глубине на песчаном дне возле Ольхона на последней стоянке, пока мы там стояли почти сутки. Сомневаюсь, что у нас здесь кто-то так же кишит, как на Средиземном море. Хотя, если человек тонет — Байкал его не отдает. Но это всё бокоплавы и бормыш — монстров тут нет, если не считать нерпу и прочих большеньких рыбешек. Не знаю… Наши объедки долго белели! Однако, рассказ интересный — красочный).