Мышь на миле
Шрифт:
Я хочу, чтобы вы не забывали о Джоне Коффи, пока я не закончу уже начатый рассказ, - о Джоне Коффи, лежащем на койке, о том Джоне Коффи, кто боится темноты и наверняка не без причины, потому что в темноте его, возможно, ожидают не только тени двух девочек с белокурыми волосами - уже не маленькие девочки, а мстительные гарпии. О том Джоне Коффи, из глаз которого все время бегут слезы, как кровь из раны, которая не затянется никогда.
7
И вот Вождь сгорел, а Президент ушел, но недалеко - всего в блок "В", служивший домом для большинства из ста пятидесяти обитателей Холодной Горы. Жизнь Президента продлилась
А Президента кто-то окунул лицом в чан с химическим растворителем и подержал там. Когда охранники извлекли его, на нем лица уже не было. Его опознали по отпечаткам пальцев. В общем, лучше бы ему умереть на Олд Спарки, хотя тогда он не прожил бы еще двенадцать лет. Я сомневаюсь, что он задумывался над этим, разве что в последнюю минуту своей жизни, когда его легкие пытались вдыхать щелочной раствор для химчистки.
Кто это сделал, так и не узнали. К тому времени я уже не работал в системе исправительных учреждений, но Харри Тервиллиджер написал об этом в письме. "С ним расправились скорее всего потому, что он белый, - писал Харри, - но все равно он получил свое. Я просто считаю, что у него была большая отсрочка от казни, но в конце концов казнь состоялась".
После ухода Президента в блоке "Г" наступило затишье. Харри и Дина временно перевели в другое место, и на Зеленой Миле какое-то время оставались только Брут, Перси и я. Что на самом деле означало Брут и я, потому что Перси был сам по себе. Просто поразительно, как этот молодой человек ухитрялся все время ничего не делать. И довольно часто (но только в отсутствие Перси) другие ребята приходили для того, чтобы "потрепаться", как называл это Харри. В такие дни появлялся и мышонок. Мы кормили его, и он сидел во время еды важный, как Соломон, глядя на нас блестящими бусинками глаз.
Эти несколько недель были легкими и спокойными, даже несмотря на большую, чем обычно, язвительность Перси. Но всему хорошему приходит конец, и в дождливый июльский понедельник - я ведь говорил уже, что лето было сырым и дождливым?
– я сидел на койке в открытой камере в ожидании Эдуара Делакруа.
Он пришел с неожиданным шумом. Дверь, ведущая в прогулочный дворик, распахнулась, впустив пучок света, раздался беспорядочный звон цепей, испуганный голос, бормочущий на смеси английского и южного американского с французским (этот говор заключенные Холодной Горы называли "до баю"), и крики Брута:
"Эй! А ну прекрати! Ради Бога! Прекрати, Перси!".
Я уже начал было дремать на койке Делакруа, но # вскочил, и сердце мое тяжело заколотилось. Такого шума до появления Перси в блоке "Г" практически не было никогда; он принес его с собой, как неприятный запах.
– Давай иди, чертов французский педик!
– орал Перси, совсем не обращая внимания на Брута. Одной рукой он тащил человека ростом не больше кегли. В другой руке Перси держал дубинку. Лицо его было красным, зубы напряженно оскалены. Хотя выражение лица совсем не было несчастным. Делакруа пытался идти за ним, но цепи на ногах мешали, и как быстро он ни старался двигать ногами, Перси все равно толкал его быстрее.
Перси замахнулся на него дубинкой, но я удержал его рукой. Тут подбежал запыхавшийся Брут, такой же растерянный и недоумевающий, как и я.
– Не разрешайте ему больше меня бить, месье, - лепетал Делакруа. Силь ву пле, силь ву пле!
– Пустите меня к нему, пустите, - орал Перси, бросаясь вперед. Он стал колотить дубинкой по плечам Делакруа. Тот с криком поднял руки, а дубинка продолжала наносить удары по рукавам его синей тюремной рубашки. В тот вечер я увидел его без рубашки, и синяки у этого парня шли по всему телу. Видеть их было неприятно. Он был убийца и ничей не любимчик, но мы так не обращались с заключенными в блоке "Г". По крайней мере, до прихода Перси.
– Эй, эй!
– заревел я.
– А ну прекрати! Что это такое?
Я пытался встать между Перси и Делакруа, но это не очень помогло. Дубинка Перси продолжала мелькать то с одной стороны от меня, то с другой. Рано или поздно она зацепила бы и меня, и тогда бы прямо здесь в коридоре началась драка, независимо от того, какие у него родственники. И если бы я не смог за себя постоять, мне охотно помог бы Брут. В какой-то мере жаль, что мы этого не сделали. Может быть, тогда то, что произошло потом, сложилось бы иначе.
– Чертов педик! Я научу тебя, как распускать руки, вшивый гомосек!
Бамс! Бамс! Бамс! Кровь потекла из уха Делакруа, и он закричал. Я перестал его загораживать, схватил за одно плечо и втащил в камеру, где он упал, скорчившись, на койку. Перси обошел вокруг меня и дал ему пинок под зад - для скорости, можно сказать. Потом Брут его схватил я имею в виду Перси - за плечи и вытащил в коридор.
Я задвинул дверь камеры, потом повернулся к Перси, чувство недоумения и потрясения боролись во мне с настоящей яростью. К тому времени Перси уже работал здесь несколько месяцев - достаточно, чтобы мы все поняли, что он нам не нравится, но тогда я впервые осознал, насколько он неуправляем.
Он стоял и глядел на меня не без страха - я никогда не сомневался, что в душе он трус, - но все равно уверенный, что связи защитят его. В этом он был прав. Я подозревал, что найдутся люди, не понимающие, как это может быть, даже после всего, что я рассказал, но этим людям слова "Великая депрессия" знакомы только по учебнику истории. Если бы вы жили в то время, для вас эти слова значили гораздо больше: если вы имели постоянную работу, то сделали бы что угодно, лишь бы сохранить ее.
Краска слегка сошла уже с лица Перси, но щеки все еще пылали, а волосы, всегда зачесанные назад и лоснящиеся от бриолина, свесились в беспорядке на лоб.
– Что это такое, черт побери?
– воскликнул я.
– На моем блоке никогда - слышишь?
– никогда не били заключенных!
– Этот ублюдок - педик, пытался полапать мой член, когда я вытаскивал его из фургона, - заявил Перси.
– Он еще заплатит за это, я ему всыплю.
Я смотрел на него, не в состоянии найти слова от изумления. Я не мог себе представить самого хищного гомосексуала на Божьем свете, кто бы сделал то, что Перси только что описал. Подготовка к переселению в зарешеченную квартиру на Зеленой Миле, как правило, не приводит даже самых аморальных заключенных в сексуальное настроение.