Мышеловка
Шрифт:
Вздрогнув, я передернул затвор автомата — к моей калитке приближался Клемент Морисович Кох, ведя за руку мальчика лет семи. Я узнал в нем юного отпрыска Намцевича. Интересное явление, подумал я. Впустив их во двор, я поинтересовался, что все это означает.
— Прежде всего отведите Максима в дом, — сказал учитель.
Позвав Милену, я перепоручил ей этого бледного, анемичного мальчика, который напоминал куклу.
— Сегодня утром я был в особняке, — продолжил Клемент Морисович. — У меня есть для вас кое-какие
— Так я и знал! — воскликнул я.
— Вот поэтому я и привел к вам Максима. Хотя это было не так-то просто. Но мне удалось обмануть охранника, который сопровождал нас на прогулке… Бедняга, наверное, ему сейчас приходится не сладко.
— Зачем вы это сделали?
— А как иначе вы обменяете Аленушку и вашего друга?
Я молча пожал его руку, понимая, каких трудов ему стоило преодолеть свои мучительные колебания и нарушить нейтралитет. Что вынудило его совершить этот рискованный шаг?
— Я рад, что от теории вечных ценностей вы перешли к практике, — сказал я. — Но вам теперь нельзя покидать мой дом. Вас просто убьют, если встретят.
— Да, я знаю. Но выбор сделан.
— Тогда… вы умеете стрелять из пистолета или автомата?
— Все-таки после института я прослужил год в армии. Хотя и на бумажной работе в штабе.
— Ну, на курок нажимать умеете.
Я повел его в дом и объяснил, что надо делать в случае нападения. Потом попрощался с Миленой, взял у нее белый платок и, безоружный, отправился к особняку Намцевича. Еще по дороге я подобрал какую-то длинную палку, привязал к нему свой белый «флаг» и в таком парламентерском виде шествовал мимо домов с затворенными ставнями. Но я чувствовал, что жители поселка следят за мной через щели. Для бодрости я даже запел какую-то песенку. У дома Горемыжного меня окликнул сам поселковый староста. Опасливо оглядываясь, он подбежал к калитке.
— Вы с ума сошли, — прошептал он. — Вас там убьют… Берите свою жену и перебирайтесь ко мне. Я вас спрячу в подполе. Авось перебьемся…
— Нет, Илья Ильич, поздно прятаться. Надо дело делать. Видите, как все повернулось?
Горемыжный виновато пожал плечами.
— Прямо чума какая-то свалилась на Полынью, — сказал он. — Что же теперь будет?
— Не знаю. Только отсиживаться нельзя.
— Вы считаете, что я в чем-то виноват?
— А сами-то вы как думаете? Загляните в себя.
— Мне уже не измениться…
— Было бы желание, Илья Ильич.
Он только тяжело вздохнул и ничего не ответил. А я продолжил свой путь. Впереди показался особняк Намцевича. Метров за пятьдесят до него перед моими ногами от автоматной очереди забурлила фонтанчиками земля. Я высоко поднял над головой палку с белым платком и остановился. Потом уверенно зашагал дальше. Больше не стреляли. Подойдя к самым воротам, я увидел охранника с косичкой на затылке,
— Позови хозяина, — сказал я. — Хочу поговорить.
Он молча кивнул головой, но не сдвинулся с места.
А от особняка уже шел к воротам сам Намцевич, приветливо помахивая мне рукой.
— Дорогой гость, — сказал он, широко улыбаясь. — Если бы вы только знали, как я рад! А что это у вас за палка с тряпкой? Никак, в парламентера играете? Так мы же с вами вроде бы и не ссорились?
— Ага, дружки неразлучные, — согласился я. Ворота открылись, и меня впустили внутрь. — Поговорим здесь, Александр Генрихович?
— Зачем же тут? На балконе, там нам и кофейку подадут.
Мы поднялись с ним на второй этаж. В особняке его было как-то безлюдно, я заметил только четырех охранников. Где остальные? Где пленники?
— Вас, очевидно, интересуют ваши друзья? Одного из них вы сейчас увидите, — усмехнулся Намцевич.
Так и произошло. Буквально минут через пять на балкон, где мы сидели за столиком, вышел Сеня Барсуков с подносом, на котором стоял кофейник, чашки, сахар и все прочее. Выглядел он как прибитая собака, виляющая хвостом. Поставив поднос на столик, он выпрямился, смущенно кашлянул.
— Много тебе здесь платят, Сеня? — спросил я. — Или жратвой берешь?
— В отличие от вас, он разумный человек и сделал правильный выбор, — отозвался Намцевич. — Вам бы последовать его примеру, а не тягаться со мной силой. Вы еще не знаете, на что я способен. Идите, Сеня, вы свободны.
— Как там Маша? — спросил Барсуков, не глядя на меня.
— Считает, что ты умер. И я не буду разуверять ее в этом.
— Ну и… катитесь! — Он повернулся и торопливо пошел прочь. А Намцевич, взяв кофейник, налил мне чашку, но я к ней даже не притронулся.
— Давайте о деле, — сказал я. — У вас находятся дочь священника и Марков. Предлагаю вам обменять их.
— Это на что же? На мыльные пузыри?
— На вашего сына Максима. Я спрятал его в надежном месте.
Впервые я увидел, как перекосилось лицо Намцевича. Одним уголком губ он продолжал улыбаться, а другой пополз вниз. С минуту он находился в замешательстве.
— Я должен был это предусмотреть, — произнес он наконец. — Значит, учитель решил подписать себе смертный приговор? Его воля. Где Макс?
— Я же говорю: у меня. Но вам его не достать. Будете меняться?
— Двоих на одного? Не многовато ли будет? Давайте так: девочку на мальчика. Это справедливо.
— Вам ли толковать о справедливости, Александр Генрихович? Не гневите Бога.
— Довольно. А вы, оказывается, умелый игрок. Где состоится обмен? — деловито спросил он.
— Возле моего дома. Но с вами должно быть не больше двух человек. Если же вы захотите напасть на нас, то погибнем и мы, и ваш сын.
— Хорошо, это меня устраивает.