Мыши Наталии Моосгабр
Шрифт:
– В день государственного праздника, но только в пять пополудни, – сказал господин Фелсах и уставился на разноцветные бусы госпожи Моосгабр, а также на ее сережки, щеки, губы и брови, – в пять пополудни в день государственного праздника, тридцать первого октября, и я вам скажу почему… Именно в день государственного праздника я был бы рад, если бы мальчик вообще не выходил из дому. В стране определенное волнение, – сказал господин Фелсах и огляделся в зале, – у людей всякие странные предчувствия. Когда на днях я говорил с госпожой Кнорринг, она сообщила мне, что и у нее какие-то странные предчувствия, и именно в день государственного праздника может произойти самое неожиданное.
– Я знаю, – кивнула госпожа Моосгабр, – я сама это слышала от госпожи Кнорринг. В первый раз, когда я была
– В этот день – решительно дома, – кивнул господин Фелсах и кинул взгляд на фонтан, – впрочем, это будет не так трудно. Это будет не так трудно, если он заинтересуется окнами. У нас здесь достаточно окон, и многие будут торжественно убраны. Цветы, свечи, пироги и бокалы вина, как обычно бывает на именины нашей княгини тальской, мы и комнаты окуриваем ладаном. Оберон это любит и, пожалуй, увлечется этим. Экономка приготовит ужин, возможно, придут студенты, и вы вместе одновременно отметите здесь два события. Ваш приход на службу и государственный праздник. Экономка и Оберон будут ждать вас в пять часов пополудни тридцать первого октября, в день государственного праздника – тезоименитства вдовствующей княгини правительницы Августы. При этом экономка вручит вам месячное жалованье.
Господин Фелсах помог госпоже Моосгабр надеть черно-коричневую полосатую шубу с огромной косматой гривой, помог надеть ее возле мраморного бассейна, и госпожа Моосгабр теперь уже отчетливо увидела, что стебель, из которого бьет двойной поток воды, наверху расширен и раздвоен, и, по всей вероятности, из металла, и еще она заметила, что в бассейне под плещущейся водой плавают три красные рыбки. Она еще раз осмотрелась в зале, поглядела на широкие двери столовой из матового стекла, на картины в золотых рамах, на ряд темных полированных дверей у лестницы, на мягкие гарнитуры, а также на хрустальные люстры и на две женские скульптуры под лестницей, державшие два необыкновенных красных светильника… и наконец поглядела на пушистый мягкий ковер под своими туфлями без каблуков. Она тряхнула головой и небольшой черной сумкой, зажатой в белой перчатке, и простилась с господином Фелсахом. Он проводил ее к выходу, открыл дверь и отвесил поклон. Его темные глаза снова были несколько расширены, а смуглое лицо – несколько удивлено. Госпожа Моосгабр вышла из парадного с двумя колоннами на широкую мощеную дорожку и отправилась вдоль сада к уличной калитке. Господин Фелсах с минуту глядел ей вслед, на ее полосатую шубу, большую косматую гриву и на дрожащие зеленые и красные перья. А когда она вышла за калитку на улицу, он закрыл дверь и подошел к бассейну посреди зала. Он смотрел на расщепленный стебель, из которого била вода, на три красные рыбки под плещущейся поверхностью, и его лицо снова было очень спокойным. Потом он с довольным видом подошел к столику, за которым они сидели, чтобы убрать рюмки, бутылки и серебряный поднос.
XV
Госпожа Моосгабр дошла до своего старого обветшалого дома, точно в тумане. Но хотя госпожа Моосгабр и дошла до своего дома, точно в тумане, этот туман был скорее вокруг нее и в ее возбужденном мозгу, чем в ощущениях, по-прежнему острых. Так, например, перед глазами стоял свет хрустальных люстр и тот красный свет, что источали лампы скульптур под лестницей в зале… этот сверкающий красный свет все еще стоял перед глазами и когда она в проезде обходила кирпичи, тачку и бочку с известкой. Она вошла в кухню и зажгла свет – часы у печи как раз пробили половину седьмого. Госпожа Моосгабр отколола шляпу, сняла перчатки, шубу, бусы, вытащила из ушей подвески и переоделась – праздничные юбку и кофту сменила на свое старое платье… а перед глазами у нее все еще стоял красный свет, сверкавший в вилле. Она напустила воды в умывальник, смыла черную и красную краску, пудру, положила шляпу и свою праздничную одежду в шкаф, а украшения и перчатки – в столик в комнате. Лишь полосатую шубу с гривой кинула на кровать, чтобы вернуть ее привратнице, когда та заявится вечером.
«Вот уж глаза вытаращит, как придет, – сказала она себе
– Целую руку, – сказал Везр и сразу же подошел к столу и сел. Набуле, прыснув, тоже подошла к столу и уселась, подошел и чужой человек – черный пес. Он слегка улыбался и то и дело стрелял глазами в сторону госпожи Моосгабр.
Их неожиданным быстрым приходом госпожа Моосгабр была так поражена, что не могла и шагу ступить от печи. Она стояла у печи как вкопанная и смотрела на них, как на призраки, выросшие перед ее взором, в котором до сих пор мелькали отблески ослепительного света люстр и красных светильников в вилле оптовика. Ей показалось, что Везр стал еще сильнее и мощнее, возможно, причиной тому был красный шарф вокруг шеи, а главное, новое пальто, не то серое и тоже новое, что было на нем в прошлый раз, а красно-коричневое кожаное с пряжками и поясом, какой, пожалуй, носят солдаты особого назначения или пожарные. Она видела, что и у Набуле новое пальто, не то, светлое с красными застежками, а черное с красным воротником и желтыми пуговицами. Человек – черный пес, который тихо улыбался, сегодня был тоже в пальто – светло-коричневом с белым барашковым воротником.
– Она совсем не в себе, – прыснула Набуле у стола и расстегнула одну желтую пуговицу, – совсем не в себе оттого, что мы вдруг хлоп ей на голову – и вот уже сидим. Должно быть, думает, что пожаловали послы с Марса. Но пусть знает – мы хотели прийти еще раньше.
– Прийти за вещами под диваном, – сказал Везр, и его голос звучал сегодня сухо, остро, как бритва.
– Да еще на обед, который она для нас приготовила, – придурковато засмеялась мордастая Набуле и посмотрела на плиту, – небось помнит, что в прошлый раз нам его обещала.
Госпожа Моосгабр все еще стояла у печи как вкопанная и не произносила ни слова. А Набуле расстегнула вторую желтую пуговицу и сказала:
– Стоит, не шелохнется и молчит, у тебя от этого есть какое средство?
– Есть, – кивнул Везр и, вынув из кармана кожанки сигарету, чиркнул спичкой, – есть, но сегодня его не назову, даже не намекну на него. Еще брякнется в обморок и ни звука не выдаст. Сгорит дотла и даже тарелки со жратвой на стол не поставит.
– Вот именно, со жратвой, – крикнула Набуле, закружилась и затряслась, – мы разве так договаривались?
Госпожа Моосгабр у печи наконец немного пришла в себя и сделала шаг к буфету. Она видела, как кружится, трясется и вскидывает глаза к потолку Набуле, видела, как на нее, госпожу Моосгабр, смотрит холодными светлыми глазами Везр, и видела, как человек – черный пес с короткими черными растрепанными волосами и низким лбом стреляет в ее сторону глазами и тихо улыбается. Госпожа Моосгабр уж было хотела заговорить, как Везр вдруг встал со стула, взялся за пояс кожанки и стряхнул пепел.
– Нет времени, – сказал он сухо, остро, как бритва, и стряхнул пепел, – нас ждет компания. Подавай обед и, главное, вещи. Вещи… – он двинул пальцем своей большой лапы, – вещи из-под дивана. Надеюсь, – подошел он к дивану, – они не отсырели и мыши их не сожрали. – И он, сунув сигарету в рот, нагнулся и стал вытаскивать посылки.
– Здесь они, – взвизгнула Набуле со стула, – здесь, как ты их и положил. Но не обгрызены ли они, это еще посмотреть надо.
Везр с сигаретой во рту положил посылки на стол и стоя стал их просматривать. И Набуле, не поднимаясь со стула, стала их просматривать. И чужой человек – черный пес, сидя на стуле, тоже стал их просматривать. Он ощупывал рукой бумагу, а главное – углы. Потом поглядел на буфет и заговорил.
– Мадам, – сказал он нежно, мягко, как бархат, и поднял вислые уголки губ, – вы говорили, что эти посылки под диваном обложите мышеловками и мыши не подберутся к ним. Но кажется, – он тихо улыбнулся, – мышь все-таки грызла их. Вот тут, – он указал на одну посылку и тихо улыбнулся, – следы зубок, мадам.