Мыши Наталии Моосгабр

Фукс Ладислав

– На площади Анны-Марии Блаженной и на площади Раппельшлунда скопища людей, – беспокойно сказал господин Штайнхёгер.

– Их полным-полно и на перекрестке у торгового дома «Подсолнечник», – беспокойно и удрученно сказала госпожа Штайнхёгер, – но когда мы шли, люди уже расходились.

– Они снова там, – сказала госпожа Кнорринг и задумчиво поглядела перед собой, – они у Государственной оперы, и на проспекте Дарлингера, и у театра «Тетрабиблос». Они и перед Академией музыки, и перед протестантской часовней на улице Джузеппе Верди, и перед кафедральным собором святого Квидо Фонтголландского. Они и у редакции «Расцвета». А что вы на это скажете? –

Госпожа Кнорринг повернулась к господину Смиршу. – Минуту назад мы с вами видели, что творится у редакции «Расцвета»…

– Не знаю, мадам, что и сказать, – пожал плечами господин Смирш, – там всегда люди. Обмениваются марками, говорят о спорте, о трансплантациях, о небе… и на площадях и на улицах в канун именин княгини людей всегда предостаточно, десятилетиями уж так повелось.

– Но сегодня все иначе, – сказала госпожа Кнорринг сухо и, переложив ноты из одной руки в другую, посмотрела на часы у печи, – сегодня люди у «Расцвета» не обмениваются марками. Сегодня там не говорят о фукусах и прочих водорослях. Нынче людей повсюду больше, чем в прошлые годы, а в городе особое напряжение. И ладана нынче как-то меньше, чем прежде.

– Его действительно мало, – беспокойно сказал господин Штайнхёгер, – но говорят, что сегодня развезут по москательным лавкам дополнительные мешки.

– Муж купил ладан вчера, – удрученно сказала госпожа Штайнхёгер, – но москательщик дал ему только четверть кило. Велел сегодня снова прийти. Зато вина вдосталь.

– Вина вдосталь, – кивнула госпожа Кнорринг и прижала ноты к груди, – а ладана мало. Значит, госпожа Моосгабр, завтра вы приступаете к работе у господина Фелсаха. Видно, ждете не дождетесь…

– Завтра приступаю, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво у плиты и налила чаю в три чашки.

– Она завтра приступает, – сказала привратница на диване, – в столовой будет ужин. Отметят приход госпожи Моосгабр, а также именины княгини. Госпожа Моосгабр сама накроет стол, а экономка и этот Оберон будут окуривать и украшать окна, по крайней мере, Оберон не удерет из дому. Вдовец, – сказала привратница и схватилась за шею, – сказал, что в государственный праздник мальчику нельзя выходить из дому. Ведь правда, госпожа Моосгабр, вдовец так сказал? – И госпожа Моосгабр кивнула и поставила на стол еще три чашки чаю.

– Ему нельзя выходить из дому, в сад и то нельзя, и главное – до ужина, – сказала госпожа Моосгабр задумчиво и перенесла изюм на буфет, чтобы на столе было больше места. А потом сказала: – Угощайтесь, госпожа Кнорринг, угощайтесь, господа. Если не очень сладко, в этом кульке – сахар.

– А как вы поживаете, госпожа Фабер? – спросила госпожа Кнорринг госпожу Фабер и вскинула голову.

Госпожа Фабер лишь пожала плечами, кивнула, но продолжала сидеть прямая и холодная, и на ее лице не дрогнул ни один мускул. Наконец она взяла чашку и немного отпила, Штайнхёгеры на диване покивали головой и тоже чуть отпили.

– Леса уже снимают, – сказала привратница, – работам уже конец. После праздника уберут кирпичи, тачку и бочку с известкой, что у двери госпожи Моосгабр. Если бы кто в бочку упал, так промок бы насквозь, а то и совсем утонул бы.

– И ослепнуть бы мог, – сказал господин Штайнхёгер и отпил чаю.

– Теперь у вас, госпожа Моосгабр, будет больше работы, – сказала госпожа Кнорринг и рукой, в которой не было нот, поднесла чашку ко рту и отпила немного чаю, – больше будет работы, если начнете ходить к Фелсахам, а справиться – с этим вы определенно справитесь.

– Госпожа

Моосгабр определенно с этим справится, – сказала привратница на диване, – сейчас зимой ей не надо так часто ходить на кладбище, разве что на Душички, ведь вы, госпожа Моосгабр, получите цветы и хвою…

– Я уже получила, – кивнула госпожа Моосгабр, наводя порядок на буфете, где стояла миска с тестом, – я уже получила и убрала свои могилы. Положила цветы и хвою. Ведь день-другой – и будут Душички. К сожалению, не знаю пока, – сказала она, продолжая наводить порядок на буфете, где стояла миска с тестом, – попаду ли я в этом году на кладбище под Этлихом. На кладбище в Дроздов, на могилу мужа. На могилу мужа, возчика на пивоварне.

И госпожа Моосгабр у буфета положила на доску немного муки, отрезала кусок теста и начала делать пирожки.

– Теперь верю, что эта работа продлится до вечера, – сказал господин Смирш, глядя на буфет, – такие пирожки – не шуточное дело.

– Я тоже верю, – кивнул и господин Ландл, – такие пирожки – не шуточное дело, особенно если только сейчас начинаете их нарезать.

– И кладете в них всякую всячину, – кивнула госпожа Кнорринг, – на буфете у вас целая кондитерская фабрика, чего только нет там у вас, хотя я и не могу всего разглядеть, там довольно темно. Послушайте, госпожа Моосгабр, – сказала вдруг госпожа Кнорринг и посмотрела на Штайнхёгеров, на госпожу Фабер и на привратницу, – госпожа Моосгабр, я хочу спросить вас кое о чем. Не знаете ли вы случайно, – госпожа Кнорринг открыла ноты, которые все время держала в руке, – не знаете ли случайно некую Мари Каприкорну?

Привратница на диване подпрыгнула, ойкнула, а госпожа Моосгабр у буфета перестала делать пирожки.

– Мари Капри, – сказала она удивленно, – Мари Капри?

– Мари Каприкорну, – кивнула госпожа Кнорринг, а господин Смирш тоже сказал: «Мари Каприкорну», и господин Ландл повторил; «Мари Каприкорну».

– Верно, в сотый раз, – засмеялась привратница, – все спрашивают об этом госпожу Моосгабр. Я тоже госпожу Моосгабр об этом однажды спросила, правда, уже давно, еще когда Набуле замуж выходила. А потом об этом вас спрашивала госпожа Айхенкранц на кладбище и еще госпожа Линпек, когда мы с вами были в метро на станции «Кладбище». Все спрашивают о Мари Каприкорне.

– Госпожа привратница Кральц права, – кивнула госпожа Моосгабр, продолжая весьма изумленно смотреть на госпожу Кнорринг, на господина Смирша и господина Ландла, – все спрашивают о Мари Капри. Но я ничего не знаю о ней, я вообще ее не знаю. Знаю только, что вроде есть на свете какая-то Мари Капри и что она экономка, это, кажется, сказала нам госпожа Линпек, а больше я ничего не знаю. А вы, госпожа Кнорринг, знаете что-нибудь поподробнее?

– Я знаю так же мало, как и вы, – сказала госпожа Кнорринг и посмотрела в ноты, – и так же мало, как и господин Смирш и господин Ландл. Я слышу, что иной раз говорят о ней, и более ничего. Никто ничего не знает, – потрясла головой госпожа Кнорринг, устремив взгляд в пустоту, – это как раз и странно. Если бы кто-то что-то знал поподробнее, все было бы в порядке, но с кем ни говоришь – никто ничего не знает. Если ни вы ничего не знаете, ни вы, – госпожа Кнорринг посмотрела теперь и на привратницу, – если ничего не знает ни госпожа Айхенкранц, ни даже госпожа Линпек, то это еще более странно. Вы кладете в пироги довольно много сахару, – посмотрела она в сторону буфета, где госпожа Моосгабр опять взялась за работу.