Мышьяк за ваше здоровье
Шрифт:
Нечего было и говорить, что теперь он Палкина к больной не подпустил, и, вообще, завидев его на пороге комнаты, так глянул, что фельдшер счел за благо ретироваться в коридор. Александр поуспокаивал женщину, поуговаривал ее, сделал укол-другой, наконец отправился восвояси. Женщина поднялась закрыть за ним дверь, причем видно было, что вообще все проблемы от нее уже отошли, осталось одно желание: поскорее лечь и уснуть. Сон, конечно, лучший лекарь от очень многих хворей!
Хозяйка была настолько поглощена сокрытием неудержимого зева, что не заметила того, что заметил Александр: странной,
Фельдшер топтался в коридоре, держа правую руку за спиной, причем вид у него был такой натужный, что казалось, вот-вот лопнет!
Александр бросил на него только один взгляд и тотчас заторопился как мог. Открыл дверь – Палкин так и вышел из квартиры спиной вперед, раскланялся с хозяйкой. Наконец та, зевая, заперлась – и Александр тотчас схватил Палкина за руку. Рука оказалась какой-то неожиданно тяжелой… и через секунду он понял почему: на кисти висела трехлитровая банка, полная соленых огурцов. И рассола…
Причем банка именно висела на кулаке, Палкин ее совершенно не держал!
Вопросы были излишни, но ответы все-таки требовались. И Палкин, аж приседая от неловкости, тяжести, растерянности, начал бормотать:
– Алехан, ты не подумай, я и не помышлял ее спереть, я нечаянно, она сама… Понимаешь, голова болит – спасу нет, до смерти хотелось опохмелиться, а тут ты меня на кухню выставил, смотрю – стоит банка открытая с огурцами, я рассольчику глотнул, а потом думаю: дай уцеплю огуречик, туда рука как-то запросто просунулась, а обратно… а обратно…
– А обратно? – слабеющим голосом спросил Александр, опираясь на лестничные перила.
– Чего спрашиваешь, не видно разве? – обиделся Палкин. – Думал пойти в ванную да грохнуть, а потом как представил, чего будет… позору не оберешься! И ты б меня тогда вообще убил. Убил бы, да?..
В голосе его звучала искренняя тревога.
– Убил бы, – безжалостно согласился Александр. – Но кто тебе сказал, что я прямо сейчас не могу…
Неведомо, какие действия последовали бы за этими многообещающими словами, однако за дверью квартиры, из которой они только что вышли, послышался какой-то странный шорох. Молнией в мозгу Александра проблеснула картина того, как на площадку выскакивает хозяйка и, потрясая кулаками, кричит: «Караул! Грабят!»
Было некогда дело врачей-убийц, теперь вполне может состояться дело врачей-грабителей…
И, не дожидаясь неприятностей, он ринулся вниз по лестнице, едва касаясь ногами ступенек. Следом с такой же оглушительной скоростью катился Палкин, прижимая к груди, словно драгоценнейшее из сокровищ, свой злополучный трофей. А вслед за ними, задрав хвост трубой, неслась серая кошка…
– Гони! – крикнул Александр, вскакивая в кабину.
– А куда спешить? – проворковал разомлевший Гоша. – Покуда больше не курьерили.
– Гони, так тебя, этак и еще много раз так!
Услышать такое от сдержанного и даже застенчивого Алехана Меншикова было настолько невероятно, что Гоша снялся с места, чуть ли не крутя над головой кнутом с криком: «Эй, залетные!» Инстинкт, благодаря которому каждое живое существо в минуты потрясений норовит забиться в свою нору, погнал его вниз по Трудовой, через Ковалиху, потом вверх по крутейшей Провиантской на Большую Печерскую
– Теперь куда? – отдуваясь, спросил Гоша.
Тотчас на приборной панели затрещал зуммер «Курьера».
– Мы с тобой – куда бог пошлет, – сказал Александр, включая микрофон. – Но только мы с тобой. Палкин останется здесь. Все, Палкин. Покедова. На сегодня ты отстрелялся…
Фельдшер, не обронив ни слова, ни полслова, полез из салона, придерживая левой рукой банку с огурцами, все еще висевшую на правой.
– Эй, нам с Алеханом по огурчику оставь, не забудь, в возмещение морального ущерба! – крикнул вслед ему расшалившийся Гоша, трогая «Фольксваген» с места.
Палкин обернулся и проводил боевых товарищей странной улыбкой, смысл которой стал понятен Александру позже, гораздо позже… уже через многое время после того, как он отправился на вызов, который вполне мог стать последним не только в этот день, но и вообще в его жизни.
ИЮНЬ 1980 ГОДА, ЗАМАНИХА
Петр в Заманиху не с луны свалился, не прибрел из неведомых дальних краев – он был искони здешний. Об этом свидетельствовала прежде всего его фамилия: здесь Манихины, Заманихины, Маниловы, Заманиловы, Маньщиковы и даже Приманчивые были в большинстве, подавляя своим числом всяких там Лукьяновых, Коростелевых, Калининых, иных-прочих.
Оперативник Бушуев, человек нездешний, родом из Нижнего, приехавший в местное РОВД по направлению после школы милиции, частенько задумывался, почему так однообразны фамилии в Заманихе. Может быть, секрет этого совпадения кроется как раз в названии деревни? Может быть, в нее именно заманивали всякого прохожего-проезжего человека? Но заманивали чем? Хлебосольством, гостеприимством? Щедростью и удобством какого-нибудь постоялого двора, который здесь некогда стоял? Или это была одна из многочисленных разбойничьих деревень, прилепившихся к большой торной дороге, ведущей от Нижнего к Владимиру? Бушуев читал о них самые что ни на есть страшные истории. Но Заманиха такая красивая деревня, расположена на таком приветливом взгорке – может быть, ее назвали так за приманчивую красоту? Ему хотелось так думать, очень хотелось! Но даже если Заманиха не была разбойничьей деревней в старину, теперь она уж точно сделалась разбойничьей.
После того, как здесь убили Николая Лукьянова и ограбили сберкассу.
Итак. Убийство произошло между одиннадцатью часами вечера и двумя часами ночи – по заключению эксперта. Однако Бушуев был убежден, что это произошло где-то в районе полуночи, не позднее. И вот почему. В одиннадцать часов десять минут на пульте охраны, который наблюдал за сберкассой, сработала сигнализация, но тотчас же на пульт перезвонил Лукьянов и сказал, что сам нечаянно схватился за провод, идущий к розетке, и таким образом вызвал сбой. А вообще у него все в полном порядке.