Мысли в столбик
Шрифт:
В их церкви ты еще не ходишь, к свинине мерзкой не привык?
Надев халат полуистлевший, и сам иссохнув как скелет
Сидит один в лесной избушке Баба-Ага десятки лет.
Он изучает обстановку, он шлет невидимых гонцов,
Пустынной Родине далекой служить до смерти дня готов.
Кто в нем признает диверсанта? Скорей старуха, а не муж.
Беззубо шамкает грибочки, с подагрой вечно неуклюж.
Лишь редкий путник, яд
Теперь рассказывают чаще, как их зарыл в лесу упырь.
Сиди-пожди своих нукеров в глуши забытый резидент!
Тобой разведаны тропинки, в чащобе твой остался след.
Когда придет орда Батыя, кривые сабли засвистят,
Твой подвиг сродники оценят, глядишь, удавкой наградят.
Не падайте в шпроты, поручик Голицын!
Четвертые сутки пылают гирлянды,
Потеют бутылки, звенят стопаря.
Не падайте в шпроты, поручик Голицын!
Корнет Оболенский, не жри как свинья.
Мелькают в квартире знакомые лица,
Приходит соседка взять в долг табурет,
Бегите за водкой, поручик Голицын!
Корнет Оболенский, добудь сигарет.
Ах русской счастье, великое счастье!
Проснуться в кровати и вспомнить, с кем смог.
Поручик Голицын щекою в салате,
Корнет Оболенский под ёлкой прилег.
Глава 48
Осень
Осень приходит в парк, золота ей не жаль,
Медленно остывает неба седая сталь.
Тучи грозят свинцом, медью дрожит закат,
Олово стылых луж, но серебром твой взгляд.
Глава 49
Сон у реки
Что за дивное созданье к нам плывёт издалека?
Или это клубы пара тащит древняя река…
Скрип уключин, всплески вёсел, командора сочный бас,
Звуки скачут над волнами, продолжая свой рассказ.
Наклонившись, глянул в воду — закружилась голова.
И тотчас застыли в горле все привычные слова.
Миг, и я сижу в той лодке, что пробилась сквозь туман,
И в стремнину выгребаю от реки простора пьян.
Кто сидит со мною рядом, упираючи весло?
Тот, кого волной когда-то в бесконечность унесло,
Тот, на ком блестит кольчуга, тот, чьё время утекло.
Тот, кого на миг явило отражение моё.
Глава 50
Московская осень
Кто-то заметил, как воздух прозрачен? Стоя над городом в звонкой тиши
Я прозреваю с окраин до
Типа в Москве ужасающий воздух, смог душит город, хреновы дела…
Видел ли ты смог ли над городом Ёбург? А в Красноярске? Совсем не Москва.
От Домодедовской шпиль телебашни виден в окно, виден и МГУ.
Воздух промыла хозяюшка-осень, я в этом воздухе чистом тону!
Пыли не стало, а грязь ненадолго — снегом укроет и станет светло.
Или я просто люблю эту пору? Вякнет кто против — получит в табло!
Глава 51
Эпитафия по эмигрантам 90-х
Чуть постарше, чуть моложе, чуть не я, но не такие,
От Ванкувера до Вены залегли в года лихие.
Свет включают осторожно и тайком идут на кухню,
Пишут, думают о чем-то, аж мозги уже опухли.
Души сжаты как тисками, чтоб не к месту не взлетели.
И живут как неживые, сердце бьётся еле-еле.
А грудные клетки давят, от греха спасая души.
И текут стихи ручьями, затопляя кухонь сушу.
Не поднять голов несчастных, не простреленных когда-то.
И лежат в своих окопах неродные несолдаты.
Глава 52
Излечимая болезнь
Мы где-то заразились жизнью,
Болезнь проходит понемногу.
«Прощай, палата!» — на пороге
Вслух прокричим и светом брызнем…
И тот, кто болен, в этот час
Увидит свет из коридора.
В палате снова разговоры,
Мол там вся жизнь, а не у нас.
Глава 53
О любви
Я не дам за твою улыбку ни гинеи, ни су, ни ливра,
Не пойду в кабаке портовом на ножи или под кастеты.
Ты покажешься в полуяви не пропетым когда-то мифом.
Ухвачу тебя за запястье, как бы дико не было это.
Отведи меня сквозь туманы в ту страну, где живут такие,
Где все люди как ты прекрасны, где идут, не толкая ближних.
Я пойду туда без оглядки, край суровой земли покинув.
Но боюсь, что тебя увидеть — это очень тревожный признак.
Глава 54
На смерть поэта
Я художник, я так вижу —
Жизнь казалась распрекрасной!
Закурил в прямом контакте
С жидкостью огнеопасной.
Из моих знакомых, вроде
Так никто не поступает.
Для чего им эти риски,
Курят здесь, а там бухают.
Загорелось, полыхнуло,