Мюрид революции

Мамакаев Магомед Амаевич

Воспитанная в простой крестьянской семье, Баянат не привыкла задумываться над тем, что выходило за пределы ее жизни, мудрость ее была проста. «Будь в доме гостеприимной и верной женой своего мужа», — вот чему учили ее родители. Этим заветам она была верна. Баянат знала своего мужа, детей. Только их скромные нужды тревожили ее. А сын, ее Дакаш?.. Как смиренная крестьянка, она была благодарна судьбе, «данной людям самим аллахам». По ее понятиям, победить зло мог только всевышний. Ее же мальчик страдает за чужую боль, пытается вступиться за слабых, хочет, чтобы все было справедливо. А так ведь в жизни не бывает. Вот и сейчас,

услышав его звенящий в ночи голос, увидев его освещенное каким-то внутренним светом лицо, Баянат почувствовала, как тревога подступает к сердцу. Уже убедившись, что сын лег и лампа погашена, она задержалась в дверях: может быть, поговорить с ним? Но что она скажет своему мальчику? Отец может поговорить с ним, но он так гордится смелостью Дакаша! Оглянувшись на спящего мужа, она неслышно притворила дверь и, тяжело вздохнув, опустилась на постель.

Некоторое время в комнате брата и сестры царила тишина. Но вот раздался еле слышный шепот Анны:

— Ну, Дакаш, так расскажи, почему генерал увез мальчика.

— Ты слышала, что сказала мама? Завтра чуть свет я должен уйти, — так же тихо отозвался брат.

— А куда ты пойдешь?

— В Борой. Это далекий аул.

— Зачем?

— Хочу познакомиться с Решидом Газиевым. Он тоже учится в Грозном, а сейчас, наварно, гостит у отца. — Асланбек помолчал. — Мы с ним могли бы вместе вернуться к началу занятий… Разве ты не помнишь, что послезавтра мы возвращаемся в город?

Сестренка как будто успокоилась, но вскоре опять напомнила о себе:

— Отец рассказывал, что в японскую войну с ним вместе воевал какой-то Гази. Это он?

Асланбек усмехнулся:

— Это старик Гази, отец Решида. Решид мне ровесник… Да спи ты наконец!

На этот раз тишина, как видно, установилась окончательно. Юноша прислушался к ровному дыханию сестры. Уснула, решил он. Но нет, через некоторое время до него снова донесся ее шепот:

— А я знаю, зачем тебе Решид. Тебе нужны храбрые люди… Ты хочешь стать абреком.

— Чего? — Асланбек даже приподнял голову. — С чего ты взяла?

— Я слышала… Ты во сне Зелимхана называл…

Шепот ее как бы погас. Брат напрасно ждал продолжения. Уснула. Он опустил голову на подушку и задумался.

Вот уже второй год, как он, Асланбек, бывший воспитанник Полтавского кадетского корпуса, перевелся на учебу в Грозненское реальное училище. И без того не проявлявший к военному делу особого рвения, он и вовсе возненавидел военных и военную муштру, с тех пор как до Полтавы докатился страшный слух о гибели легендарного Зелимхана из Харачоя.

Асланбек жадно ловил те немногие сообщения о Зелимхане, которые просачивались в газеты. В представлении юноши, даже судя по этим скудным сообщениям, Зелимхан из Харачоя был не обычный абрек. Он устраивал набеги на имения богатых помещиков да купцов, убивал полицейских чиновников и прочих ставленников царя. Награбленное он отдавал бедным и сиротам, отчего простые люди горой стояли за него. Среди народа Зелимхан находил своих верных сподвижников, в этом и была его сила. Действия Зелимхана поражали не только своей ловкостью, но и подчас прямо-таки невиданной смелостью. Так, задумав налет на какое-нибудь правительственное учреждение, он сообщал об этом в полицейский участок, называя место и час, а когда воинская часть прибывала туда, оказывалось, что зелимхановцы уже побывали здесь и только что скрылись,

а их вожак даже оставил записку: «Опоздали. Мне некогда, спешу. Зелимхан».

Народная молва о Зелимхане подхватывала самые фантастические слухи о его смелости и ловкости. То он будто бы в форме гвардейского офицера заявился к начальнику Веденского округа полковнику Добровольскому и разговаривал с ним, а уходя, оставил на столе записку: «Был у вас. До свидания. Зелимхан». То в парадном мундире поручика пожаловал на бал в офицерский клуб на Дундуковском проспекте в городе Грозном и чокался с начальником карательного отряда полковником Кибировым, который как раз охотился за ним.

Говорили, что на одном из расклеенных по городу объявлений начальника Чеченского округа с обещанием денежной награды — десять тысяч рублей за голову Зелимхана — появилась собственная приписка абрека: «Читал внимательно, с ценой не согласен. Добавлю от себя еще десять тысяч рублей тому, кто меня поймает. Зелимхан».

Разумеется, слухи эти будоражили прежде всего молодые умы: еще бы, вот он, герой, который ничего не боится, все может! И не выдуманный, а самый настоящий, живой — из аула Харачой. И вдруг такого человека предательски убили, а на убийцу его в награду за подлость надели офицерскую форму. Нет, он, Асланбек, не мог примириться с этой мыслью, он возненавидел офицеров и потому уговорил отца забрать его из кадетского корпуса. Но и в реальном училище, где учащиеся чувствовали себя несколько вольготней, Асланбек не нашел покоя: слишком много притеснений, бесправия, обид видел он в Грозном, а еще больше бросались они в глаза здесь, в горных аулах, куда вместе с семьей приехал на каникулы.

Вот и сейчас, терзаемый этими беспокойными мыслями, Асланбек еще долго не мог уснуть и лежал с открытыми глазами, переворачиваясь с боку на бок.

За окном тихо дремали дубы и могучие чинары, в густой листве которых приютились птицы, охраняемые яркими звездами. Душистые травы благоухали. Откуда-то снизу доносился протяжный и жалобный рокот реки… «Среди безмятежной природы стонут одни лишь обездоленные люди», — подумал Дакаш, вспомнив жалобы крестьян, которых наслышался в ауле, и невольно всплыли в памяти строки поэта:

Я думал: жалкий человек, Чего он хочет!.. Небо ясно, Под небом места много всем…

— Нет, неправ ты, поэт, не всем хватает места под небам, — прошептал Асланбек.

А в это время за стеной, в соседней комнате, так же ворочалась, не в силах заснуть, мать. «Мой мальчик! — неслышно произносили ее губы. — Ну конечно, пусть отец, как только вернемся в Грозный, поговорит с ним… Ах, Дакаш, Дакаш! Аллах да защитит тебя!» А сердце упорно твердило свое: «Такие долго не живут!»

II

В стороне от больших и оживленных дорог, среди суровых гор, на узкой террасе с незапамятных времен стоял чеченский аул Борой.

По вечерам бороевские старики рассаживались на больших плоских камнях у старинной мечети и начинали нескончаемые разговоры о былых временах и нынешних горестях.

— Не унывайте, односельчане, нам бояться нечего. До наших седых вершин не доберется никакая вражья сила. Горы надежно охраняют наш аул. Разве не так было со времен наших далеких предков?