Н-9
Шрифт:
Одна проблема — помимо своего, Савва Луки и чужих отпрысков в отбивные вонючие превратил. Другим помещикам — потерявшим дочерей и сыновей — такой произвол не понравился.
Ладно мол совершили страшное дело. Пусть так.
Но!
Дочери наши ведь за штурвалом не сидели, верно? Малолетки приняли наркоты и весело прыгали в просторных салонах болотоходов, особо даже не наблюдая за происходящим. В любом случае машинами они не управляли и в аварии неповинны. Так какого хера ты дочерей наших убил? А то, что смеялись они — так то истерика от ужаса! Сами еще возрастом не вышли — само собой испугались! Плюс наркота не позволила им среагировать адекватно. А наркоту они где взяли? Да сын твой и предложил! Небось еще силком
Парни — из них только двое управляли машинами. Третий — обычный пассажир. Его за что убил, палач ты гребаный? Причем старшего — наследника! Самого умного, с раннего детства к делам приученного наследника прикончил!
Да как не крути — только своего сына ты может еще имел право порешить. Только своего! Но на наших как посмел лапу поднять?
Так не пойдет, Савва Лукич. Со всем уважением к твоим заслугам, но кто ты такой, чтобы детей наших убивать? Богом себя возомнил?
Тогда же от Саввы ушла жена — забрав всех оставшихся шестерых детей, а перед этим устроив ему грандиозную истерику. Мать всегда мать. Ей свое чадо милее. Так что она, забив на то, что все жизни ценны и равнозначны, истерично орала, что даже пять автобус с детишками черни никак не могут быть равноценны жизни ее миленького старшенького. И что в таких случаях не своих детей убивать надо, а ситуацию в темпе разруливать, не жалея денежных пачек, чтобы заткнуть ими недовольные громкие рты. Заплатили бы крестьянам! А те бы новых наплодили! А их сын остался бы жив — отдали бы в дорогую клинику на реабилитацию, прошел бы длительный курс, а как быдло деревенское чуток остынет — покаялся бы публично пред народом! И все! Все довольны! Зачем сына убил?! Может и нас заодно порешишь?!
Семью Савва Лукич любил. Он всегда был как раз из тех правильных мужиков, что четко и твердо знал — семья важней всего и всех! Друзья, коллеги, прочие знакомства — все временно. А семья навсегда! Поэтому уход семьи надломил матерого помещика. И вместо того, чтобы как-то контролировать набухающую подобно гнойному нарыву ситуацию, он засел дома как в берлоге и беспробудно пил.
Вот тут я и прибыл, неторопливо шагая по дорожке.
Распахнутые ворота — многослойная сталь скрытая деревом — я миновал беспрепятственно. Савва Лукич ждал меня. Причина ожидания — в коротком нашем диалоге, я пообещал ему не только вернуть семью, а заодно решить все прочие его мелкие терки с озлобленными помещиками, но и сделать так, чтобы его любимая семья раз и навсегда забыла о произошедшем и снова полюбила главу семейства. Это бухого Савву Лукича и подкупило.
Молчаливый служащий в деревенской рубахе провел меня до нужной дубовой лестнице и я поднялся в трапезную, где за пустым обеденным столом восседал мрачный Савва Лукич. По его бокам лежало два огромных бурых медведя. Мишки спали. И не спали. Я четко ощутил, что они заметили мое появление.
— С чем пожаловал, гость дорогой? — вздымая лобастую голову, мрачно спросил помещик.
— Обмен — улыбнулся я, без приглашения усаживаясь напротив хозяина, сидящего во главе длинного стола.
— Ты сел на место моего сына. Саввы Джуниора.
— Джуниор помер — пожал я плечами — Да и речь не о нем.
— Ты предложил невозможное… Василисушка меня простит… и дети не простят…
— Не простят — кивнул я — Если будут помнить — не простят никогда. Даже если и примиритесь спустя время, темная обида останется в семье навсегда.
— Так чего же ты приперся?
— Мы можем сделать так, чтобы они… забыли…
— Забыли что?
— Все самое плохое. Скажем — последние три-четыре дня. Они заснут, а когда проснутся, не будут помнить эти последние страшные дни. Они проснутся в светлой комнате на удобных постелях, а вы будете сидеть рядом. Вы улыбнетесь им — а они улыбнутся в ответ. Улыбнулся светло и радостно — ведь в их головах не останется воспоминаний о отце-детоубийце.
— Это
— Мы гарантируем — улыбнулся я, опуская ладони на полированное дерево — И не потребуем ничего, прежде чем вы не убедитесь в результате.
— Даже если забудут — другие напомнят.
— Верно. Но что если светлая комната, в которой они проснутся, будет находиться не здесь?
— А где?
— Там, где нет знакомых, но вокруг столь же мирно и красиво как и здесь.
— Ты говоришь загадками, безымянный гость.
— Миру приходит конец, Савва Лукич — старательно произнес я его имя, что так трудно выговорить на общем языке — Рано или поздно придется либо умереть, либо перебраться в безопасное место.
— Бред! Но… я послушаю.
— Уже неплохо.
— И для начала я хочу узнать, что вы потребуете взамен.
— Это просто — моя улыбка стала шире, а глаза указали на то, ради чего я сюда и пришел — Мне нужны они.
Я смотрел на одного из огромных сонных медведей, лежащих рядом с хозяином поместья подобно послушным псам.
— Их?
— Как я слышал, вы называете их зверями хранителями? Генномодифицированные звери с улучшенными характеристиками, стойкостью к болезням, повышенным интеллектом, напичканные тонкой электроникой… ваши лаборатории сотворили нечто поистине потрясающее… И я прибыл сюда, чтобы предложить обмен.
— Бред — повторил Савва Лукич и отодвинул от себя стакан с янтарной жидкостью — Бред!
— Можно добавить кое-что бонусом — предложил я.
— И что же?
— Вы тоже забудете последние три дня. Забудете начисто. А когда проснетесь и спросите, где ваш старший сын, то получите ответ, что он, скажем, погиб, пытаясь спасти несчастных ребятишек из полыхающего автобуса. Вместе с семьей переживете искреннее горе… развеете его прах из серебряной урны над мирным полем одуванчиков… и продолжите жить дальше счастливой полной жизнью, ни в чем себя не виня и не пытаясь утопить горе и чувство вины в алкоголе…
— Кто ты такой?
— Никто.
— Кто за тобой?
— Кое-кто кому я поверил.
— Бред!
— Пусть так — я начал вставать.
— Но ты продолжай! — рыкнул помещик — Продолжай…
Проснувшись — ну или очнувшись — от яркого выпуклого сновидения-воспоминания, я чуть полежал, вспоминая каждую деталь привидевшегося. Встал, сделал пару шагов… и пол понесся навстречу. Успел подставить ладони, самортизировать на локтях и… отрубился.
Я стоял под безумной яркости изумрудным дождем. Над ухом противно верещал счетчик Гейгера, требуя немедленно покинуть эту зону. По темным, почти черным стальным плечам стекала зеленая с синевой вода, ноги по колено утопали в жидкой шипящей грязи. Надо мной высилась древняя как сама жизнь панельная многоэтажка, укрепленная стальным каркасом, снабженная самодельной металлической проржавелой крышей. Сквозь черные тучи едва пробивался солнечный свет — это сумрачное ядовитое марево трудно назвать светлым днем, но по здешним меркам погодка задалась.
Неподвижно стоя, я наблюдал, как упакованные в боевые скафандры бойцы силком вытаскивают упирающихся орущих обитателей, не стесняясь применять электрошок и вразумительные удары дубин. Над зажатым между почернелыми строениями двором надрывался исходящий из многофункционального транспортника женский голос, пытаясь перекричать общий рев трущобников:
— Внимание! Ради вашего блага принято решение о принудительной вакцинации от черного гриппа! Внимание! Ради блага детей принято решение о срочной эвакуации всех несовершеннолетних в безопасное место для последующего лечения и осмотра! Внимание! Ради вашего блага принято решение о принудительном чипировании! Чипы — это благо! Чипы — это постоянный мониторинг показателей организма и своевременное предупреждение о опасностях для здоровья! Не сопротивляйтесь! Повторяем! Не сопротивляйтесь! Это для вашего блага!