Н.С. Хрущёв: Политическая биография
Шрифт:
Должен подчеркнуть, что, разговаривая с Хрущёвым, я ощущал, что динамизм его личности соответствовал моему динамизму, и мне, несмотря на ужас, который царил в атмосфере, разговаривать с ним было легко… Опасность, напряжённость и прямота соответствовала тому, на что я мог отвечать. Обычно чиновники говорят витиевато, туманно, на каком-то своём сленге, избегая резкостей. Хрущёв говорил прямо. Неквалифицированно, но прямо, что давало мне возможность прямо ему отвечать. И я ему говорил, что это провокация, направленная не только против меня, не только против интеллигенции и против либерализации, но и против него. Как мне казалось, это находило в его сердце некоторый отклик, хотя не мешало ему по-прежнему нападать на меня. И интереснее всего то, что, когда я говорил честно, прямо, открыто и то, что я думаю, —
Вот только один пример. Я сказал: «Никита Сергеевич, вы меня ругаете как коммунист, вместе с тем есть коммунисты, которые поддерживают моё творчество, например Пикассо, Ренато Гуттузо». И я перечислял многие ангажированные и уважаемые в Советском Союзе фамилии. Он хитро прищурился и сказал: «А вас лично волнует, что они коммунисты?» И я соврал: «Да!» Если бы я был честным, я должен был бы сказать: «Мне плевать, мне важно, что они большие художники!» Словно почувствовав это, он продолжал: «Ах, это вас волнует! Тогда всё ясно, пусть вас это не волнует, мне ваши работы не нравятся, а я в мире коммунист номер один».
Между тем были минуты, когда он говорил откровенно то, что не выговаривается партией вообще. Например, когда я опять начал ссылаться на свои европейские и мировые успехи, он сказал: «Неужели вы не понимаете, что все иностранцы — враги?» Прямо и по-римски просто!
Кончилась наша беседа с Хрущёвым следующим образом. Он сказал: «Вы интересный человек, такие люди мне нравятся, но в вас сидит одновременно ангел и дьявол. Если победит дьявол — мы вас уничтожим. Если победит ангел — мы вам поможем». И он подал мне руку. После этого я стоял при выходе как Калинин, пожимал руки собравшимся. Между тем многим художникам было плохо. Я находился в эпицентре и, может быть, поэтому не ощущал, как это было страшно, но те, кто находились по краям, испытывали просто ужас. Многие из моих товарищей бросились меня поздравлять, целовать за то, что, по их словам, я защитил интересы интеллигенции.
Затем ко мне подошёл небольшого роста человек с бородавкой на носу, как у Хрущёва, бледный, в потёртом костюме и сказал: «Вы очень мужественный человек, Эрнст Иосифович! И если вам надо будет, позвоните мне! » И сунул какой-то телефон. Я сгоряча не разобрался, кто это. Спустя некоторое время я узнал, что это был помощник Хрущёва Лебедев, с которым я, кстати, потом встречался, минимум, двадцать раз» [101] .
Общественное мнение и в Советском Союзе, и за рубежом отметило начавшиеся у нас в стране неожиданные и бессмысленные гонения не только на художников-абстракционистов, но и против православной церкви. Последние затрагивали уже не столько определённые круги интеллигенции, сколько значительные массы простых людей, жителей провинции, стариков и пожилых женщин. Эта антицерковная кампания не имела никакого разумного объяснения и определения и являлась актом произвола и злоупотребления властью со стороны Хрущёва и части лиц из его окружения.
101
Время и мы. Нью-Йорк; Тель-Авив; Париж. № 41. С. 176.
Как известно, после продолжительного периода самых жёстких преследований православная церковь была до известной степени легализована Сталиным осенью 1943 года. Сталин разрешил восстановить патриаршество, церковь смогла вернуть себе некоторые храмы, открыть духовные учебные заведения для подготовки священников. Стал выходить в свет «Журнал Московской патриархии». Хотя ограничения и разного рода утеснения религиозной жизни сохранялись, церковь всё же сумела в послевоенный период значительно укрепить своё влияние на простых людей и в городе, и в деревне, а также свою «материальную базу». Невероятные лишения и небывалые жертвы, понесённые народом в годы второй мировой войны, заставляли многих людей искать утешения в религии. В Москве, например, более 50 % родителей крестили при рождении детей. В праздники в церквях собиралось множество верующих. И хотя преобладали пожилые, немало встречалось здесь и молодёжи.
Трудно
Действующие церкви сносили не только в Москве, но и во многих других городах и сёлах, хотя многие из сносимых храмов считались памятниками старины. В этой связи большая группа известных представителей московской интеллигенции обратилась к Советскому правительству. Письмо передал Хрущёву известный писатель и поэт С Михалков. Но Хрущёв встретил его не слишком любезно и упрекнул: «О десятке церквей жалеете, а о сотнях тысяч людей, нуждающихся в жилище, не подумали?»
Особо широкий размах антицерковная кампания приняла на Украине. Так, например, Полтавская епархия насчитывала до
1958 года 340 храмов, и все они не могли удовлетворить потребностей верующих. К концу 1964 года в этой епархии осталось только 52 действующих храма, что вызвало недовольство не только верующих, но и интеллигенции. Одна из скандальных историй о сносе собора на Украине послужила сюжетом Олесю Гончару для его известного романа «Собор». Хотя Олесь Гончар являлся председателем Союза писателей Украины и членом ЦК КПУ, его роман вызвал нелепые претензии и долго не был напечатан. Вся эта развернувшаяся в начале 60-х годов антицерковная кампания не делала чести и лично Хрущёву.
Общий толчок, который получила общественная мысль нашей страны после XXII съезда, оказался слишком сильным, чтобы развитие общественного сознания прекратилось из-за начавшейся кампании против художников-абстракционистов. К тому же общественность не осталась безучастной ни к гонениям на церковь, ни к гонениям на художников. Под письмом к Хрущёву в защиту неофициальных художников поставили свои подписи такие известные деятели официальной советской культуры, как И. Эренбург, К. Чуковский, К. Симонов, Д. Шостакович, В. Каверин, К. Паустовский, Е. Евтушенко, С. Коненков, В. Фаворский и др. Сам Хрущёв чувствовал какую-то неловкость от происшедшего. И хотя он не отказывался от нападок на абстракционистов или на «формалистическую» музыку, одновременно он пытался как-то сгладить произведённое скандалом в Манеже отрицательное впечатление.
17 декабря 1962 года в Доме приёмов на Ленинских горах состоялась встреча руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства. На приёме царила непринуждённая атмосфера, гостей ждало обильное угощение, и большая вступительная речь Хрущёва содержала примирительные нотки и ничем не напоминала разносные речи Жданова. На приём пригласили не только Твардовского, но и Солженицына, которого Хрущёв тепло приветствовал и знакомил с другими членами партийного руководства. После неофициальной части некоторые из подписавших упомянутое выше письмо Хрущёву получили возможность выступить. Здесь-то и произошёл тот диалог между Е. Евтушенко и Хрущёвым, который получил затем широкую известность среди интеллигенции: «. Евтушенко: … Хотелось бы сказать несколько слов об абстрактной живописи и наших художниках. Я считаю, что неправильно поступили наши молодые художники, организовав подпольную выставку и пригласив на неё иностранных корреспондентов. Это было сделано непродуманно и должно получить всеобщее осуждение… Но я хочу сказать, что к абстрактному течению в нашем искусстве надо относиться с большой терпимостью и не прибегать к давлению, ибо результат может быть обратным. Я знаю художников, о которых идёт речь, знаю их творческую манеру и хочу подчеркнуть, что они, наряду с абстрактной, увлекаются и реалистической манерой письма. Я убеждён, что некоторые формалистические тенденции в их творчестве будут со временем исправлены.