Н.С. Хрущев
Шрифт:
Однако, по мнению историка Н. Барсукова, Сталин руководствовался иными мотивами, расширяя состав партийной верхушки после XIX съезда. Вождь сознавал, что культ личности умрет вместе с ним. «Другого Сталина» он не видел. Поэтому альтернативу своей власти Сталин усматривал только в коллективном руководстве. Одновременно с этим он стремился заблокировать возможные диктаторские поползновения кого-либо из своего ближайшего окружения. Именно поэтому Сталин довел Президиум ЦК КПСС до 36 человек, где «старая гвардия» составляла меньшинство.
Острая внутриполитическая борьба за власть при дряхлеющем «Хозяине» вызвала новый виток антисемитизма — «дело
В мемуарах Хрущев довольно жестко отзывается об антисемитизме Сталина, считая, что тот во всем стремился видеть происки американского империализма, действующего через сионистов. Он говорит:
«Я стараюсь отдать должное Сталину признать его заслуги, но нет оправдания тому, что, с моей точки зрения являлось одним из главных недостатков его характера, враждебному отношению к еврейскому населению. Будучи руководителем и теоретиком, он в своих трудах и выступлениях не делал и намека на присущий ему антисемитизм. И боже упаси, если кто-нибудь осмеливался предать гласности его высказывания в узком кругу, которые отдавали острым привкусом антисемитизма. Когда Сталин говорил о еврее, он часто придавал своей речи хорошо известный и сильно преувеличенный еврейский акцент. Именно так поступают тупоголовые, отсталые люди, презирающие еврейское произношение, когда они высмеивают отрицательные черты евреев».
Свидетельством тому, что «дело врачей» явилось очередной политической кампанией, является история с письмом врача Кремлевской поликлиники Лидии Тимашук. Считается, что письмо это было отправлено Сталину в 1952 году и стало первотолчком к аресту врачей. Однако заведующая кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы Тимашук направила свое письмо еще в августе 1948 года. При этом никаких обвинений в адрес врачей-евреев она не выдвигала, а лишь говорила о недостатках лечения Жданова. Тогда же Сталин ознакомился с этим письмом и наложил резолюцию «В архив». Записка Абакумова от 30 августа 1948 года на имя Сталина по поводу этого письма Тимашук приводится в книге генерала Судоплатова «Спецоперации». А когда это письмо понадобилось, оно было извлечено из архива и использовано в целях политической борьбы.
Мемуары Хрущева субъективны, наполнены эмоциями и не всегда верными суждениями. Однако вполне вероятно, что Сталин активно подталкивал следствие по «делу врачей». Хрущев вспоминает, что он не раз в присутствии своих приближенных кричал по телефону на тогдашнего министра государственной безопасности С. Игнатьева, требуя, чтобы тот посадил врачей в тюрьму, избил их по потери сознания и стер в порошок. «Неудивительно, — свидетельствует Хрущев, — что почти все врачи сознались в преступлениях. Я не могу винить их за то, что они клеветали на самих себя. Передо мной прошло слишком много людей — честных и предателей, настоящих революционеров и саботажников, — и все они сознавались».
Раздумывая о событиях, связанных с «делом врачей», Хрущев говорил:
«Сталинское понимание бдительности превратило наше общество в сумасшедший дом, в котором каждого человека поощряли выискивать несуществующие факты в отношении всех других людей. Сына восстанавливали против отца, отца против сына и товарища против товарища.
Подход Хрущева совершенно однозначен — не трожь своих! То, что именно с Ленина начинаются избиения и репрессии без суда, — это «классовый подход». Но нельзя уничтожать своих! Размышляя об этом, Хрущев, несомненно, постоянно вспоминал и о том, сколько раз смертельная опасность висела над ним. Недаром, диктуя свои мемуары, он обронил:
— Все мы, ближайшее окружение Сталина, были временными жильцами на этом свете. Пока он доверял хоть в какой-то степени, вы могли жить и работать. Но как только Сталин переставал вам верить, он начинал с подозрением присматриваться к вам, пока чаша недоверия не оказывалась переполненной. Тогда наступала ваша очередь последовать за теми, кого уже не было в живых.
По воспоминаниям Хрущева, Сталин тогда часто приглашал всех в кинозал. Он сам подбирал кинофильмы для показа. Главным образом, это были трофейные кинокартины. Он очень любил американские картины про ковбоев. Фильмы шли без титров, и их с ходу переводил министр кинематографии Иван Григорьевич Большаков. Он, не владея иностранными языками, зная содержание фильмов по пересказам своих сотрудников. Иногда Большаков говорил невпопад, и тогда Берия над ним подтрунивал.
После этого обычно следовало приглашение на обед к Сталину. Хрущев свидетельствует, что того очень угнетало одиночество. Сталин нуждался в том, чтобы около него постоянно находились люди. Хрущев вспоминает:
«Эти обеды были ужасны. Мы возвращались домой рано утром, успевая как раз к завтраку, а затем должны были идти на работу. Днем я обычно старался вздремнуть во время перерыва, ибо если не удавалось отдохнуть и если Сталин приглашал к обеду, то всегда существовала опасность оказаться за столом в сонном состоянии, люди же, которые выглядели за столом у Сталина сонными, могли плохо кончить. Кроме того, там часто приходилось много пить. Я помню, как Берии, Маленкову и Микояну приходилось просить официанток наливать им фруктовой воды вместо вина, потому что они были не в состоянии выпить столько, сколько Сталин.
Чрезмерные выпивки за столом у Сталина начались еще до войны. До своей смерти Щербаков и Жданов больше Других злоупотребляли спиртным, и они же оказались первыми жертвами этого порока. Однажды Щербаков дошел даже до того, что во всеуслышанье разоблачил договоренность Берии, Маленкова и Микояна с официантками, которые наливали им фруктовой воды вместо вина. Когда Сталин понял, что его обманывали, он вскипел от гнева и поднял страшный шум… Пьянство довело Щербакова до смерти, но он пил не столько из-за безудержной тяги к спиртному, сколько потому, что Сталину доставляло удовольствие, когда окружавшие его люди напивались.