На 127-й странице. Часть 3

Крапчитов Павел

Наконец, «Гайрет» двинулся по каналу. Медленно, без парусов, дымя своей единственной трубой. Прохождение по каналу заставило Терезу забыть на какое-то время про свою задумку с интервью. Песчаные барханы вокруг, редкие местные жители на верблюдах, провожающие взглядом корабли. Живой ум Терезы сразу же представил, что канал окружает не просто пустыня, а совершенно другой мир. Так она и написала в своих путевых заметках.

«Выкупленная, ценой многочисленных жертвоприношений, где золотом, а чаще человеческими жизнями, узкая полоска воды позволяет кораблям без помех двигаться по этому чужому миру, не опасаясь местных

демонов. Представляясь одинокими путниками, демоны беспомощно взирают на проходящие корабли, но не в силах повредить ни самим кораблям, ни людям на них. Что заставляет людей подвергать себя опасности и идти через чужой мир? Как ни странно, имя этому подвигу — жажда наживы! Сократить путь — значит повысить цену своего товара. Как обидно, что победа над демонами и их мирами потребовалась только для того, чтобы набить чей-то карман.»

Кроме того, Тереза вдруг ощутила значимость своего путешествия. Не для кого-то, а именно для себя. Может быть, потому что она поняла, что вряд ли когда-нибудь побывает здесь вновь, а все увиденное будет, через какое-то время, казаться ей сном. Она стала жадно вглядываться во все, что неспешно проплывало за бортом. Пыльные селения, крохотные города, неулыбчивые местные жители в длинных белых одеждах, берега соленых озер, вновь наполненных рукой человека — все занимало ее, и все тут же переносилось на бумагу, так она хотела поделиться своим «сном» и с другими, а еще тем самым сказать: «Да, я здесь была. Я все это видела. Мне все это не приснилось».

Каждый вечер, утомленная увиденным и работой над репортажами, она засыпала, как убитая, но в последний момент, перед тем, как ее веки смыкались до самого утра, к ней протягивалась веточка из недавнего прошлого.

— Энтони, — шептала она, но сон уже накрывал ее с головой, избавляя от душевных страданий.

Сцена 19

Толстого турка звали Сулейман. Разные люди, в зависимости от той социальной ступеньки, на которой они находились, могли добавлять «достопочтенный», «многоуважаемый», «мудрейший». Его любимая жена, маленькая Генюль шептала ему на ухо в ночи любви «солнцеликий», а его благодетель, первый визирь султана Османской империи, достопочтенный, да продлятся бесконечно его сладостные годы, Хамир-паша говорил ему «ты», «Сулик» или «толстозадый осел». Но слова такого большого человека, каким был Хамир-паша, ничуть не обижали толстого турка. Как может обидеть солнце, которое взошло над тобой и согревает твое тело даже сильнее, чем жаркая Генюль.

Мысли о своей младшей жене на секунду отогнали мигрень, которая уже несколько дней плавания по Красному морю мучала Сулеймана. Но мысли пришли и ушли, а головная боль осталась.

— Эркан, — простонал он. — Сделай что-нибудь.

Стонал Сулейман все же больше для вида. Его стон должен был показать, как беспечно ведет себя его помощник, в то время как его хозяин мучится.

— Если хотите, высоколобый и превосходный, Сулейман-эфенди, — склонился слуга в поклоне, — Я могу почитать вам новый французский роман. В нем много описаний встреч мужчин с молодыми женщинами.

— О-о-о! — снова простонал Сулейман. — Твоя трескотня делает головную боль еще сильнее. Принеси мне настойки.

В Бомбее «Гайрет» взял хороший груз опия, а также маковой соломки. Трогать опий Сулейман боялся, так как видел, что делает с человеком пристрастие к

этому порошку. Кроме того, это был не его груз. Сулейману надо было только сопроводить его и доставить в нужное место в полной сохранности. Другое дело — маковая соломка. Эркан заливал ее кипятком, процеживал и приносил напиток в хрустальном бокале своему господину. Целительная жидкость изгоняла головную боль, а на душе становилось легко и спокойно. При этом, как казалось Сулейману, его разум ничуть не затуманивался.

— Могу ли я, многоуважаемый и достойнейший, Сулеман-эфенди, — вновь заговорил Эркан. — Напомнить вам, что достопочтенный Хусейн ибн Гори не советовал наслаждаться этим напитком чаще одного раза в день.

— О-о-о! — только и смог, теперь уже по-настоящему, простонать его хозяин.

— Достопочтенный Хусейн ибн Гори советовал в таких случаях отвлечься, посетить гарем.

— Где ты видишь здесь гарем? — возмутился толстяк. Он хотел сказать еще что-то в адрес своего глупого слуги, но боль кольнула его виски, и Сулейман беспомощно откинулся на подушки.

Эркан дождался пока его хозяин успокоится и продолжил.

— Можно понаблюдать за другими женщинами, — сказал он. — У нас на борту находится такая красотка. — Сказав это, Эркан причмокнул губами.

— Да, я с подушек подняться не могу, глупый ишак, — проговорил в ответ Сулейман.

«О, небесный владыка!» — мысленно посетовал Эркан. — «Ну и хозяина ты мне послал!» — но вслух сказал другое:

— Я могу рассказать вам о ней.

Лежащий на кровати турок без слов махнул рукой.

— Она высока и стройна, вам будет приятно и удобно возлечь рядом с ней. У нее большие глаза. Ими она будет с любовью смотреть на вас, снизу-вверх, когда вы скажете ей встать на колени. Ее губы полны и яркого цвета, который только усилится, если она, по вашему приказу, проведет по ним своим сладким язычком…

Эркан плел узорчатый занавес из слов. Слово за словом, предложение за предложением. Занавес рос и наконец, отпущенный ловкой рукой, с легким шумом опустился и отсек боль от его господина, точно также, как настоящий занавес отсекает тьму от света уютного жилища.

— М-м-м, — только и смог выдавить из себя Сулейман. — У тебя язык нечистого.

Его глаза закрылись, и Эркан подумал, что его господин задремал.

— Расскажи, — не открывая глаз, спросил толстый турок. — Кто она?

— Она журналистка, — начал Эркан, чем вызвал легкое цоканье языком своего господина. Это означало небольшое раздражение.

— Совершает по приказу своего журнала кругосветное путешествие, — продолжил слуга. Он давно собрал всю информацию об этих пассажирах «Гайрет», но ждал, когда господин проявит интерес. Никогда не делай того, о чем не просят. Это правило давно разъяснил ему отец. «Сделаешь без просьбы, все равно не оценят,» — говорил он.

Эркан рассчитывал рассказать своему господину о докторе из Милана, когда у него вновь начнутся приступы мигрени. Но вышло по-другому. Но тоже неплохо. Он и в этом случае может показать свои способности и всезнание.

— Плывет из Северной Америки. Посетила Гонконг, Сингапур…, - перечислял Сулейман. — Сейчас направляется в Бриндизи, а оттуда в Париж.

Его господин молча слушал. Казалось, что он думал о своем.

— Она девственница? — наконец спросил Сулейман.

— Я не знаю, о, высоко достопочтимый.