На арфах ангелы играли (сборник)
Шрифт:
– Она уснула вечным сном, такое есть выражение? – спросила Соника, всё ещё не смиряясь с мыслью о потере и второй собаки.
– Да, так говорят. Она уснула.
– Ей не было больно? Да?
– В тот момент – не было, я думаю.
– Я буду сидеть рядом с ней, вдруг она всё-таки проснется?
– Давай посидим рядом, только с крыльца мы её всё-таки уберем. Ночью уже прохладно, может пойти дождь.
Они перенесли Анюту на кровать, оставив лежать в той же позе. Тело было ещё теплым и податливым, и Наталья Васильевна утешала себя мыслью, что, может быть, собака всего лишь
Соника принесла несколько оранжевых ноготков и заложила их собаке за ушки, как это делала раньше, когда играла с Анютой. Складки кожи на голове собаки были такими глубокими, что вполне могли служить «зажимами» для цветков.
Всю ночь она прижималась щекой к телу собаки, разговаривала с ней, и ей казалось, что Анюта понимает, о чем она говорит. Но когда наступил день, стало ясно, что Анюта уже никогда не проснется – тело её остыло и затвердело, а к пяти часам, когда жара сделала своё черное дело, тело перестало быть твердым, и изо рта собаки стала выделяться окрашенная кровью масса.
– Что это с ней? – испуганно спросила Соника.
– Это значит, у Анюты был инфаркт.
– И она умерла по-настоящему?
– Теперь уже – да. И мы должны её похоронить. Прямо сейчас.
– А вдруг она проснется?
– Теперь уже – нет.
Они похоронили Анюту рядом с Гердой, а когда возвращались домой, у садовой калитки их ждала маленькая беленькая кошечка, совсем котёнок, отчаянно мяукавшая и тут же, в три скачка, оказавшаяся у них в доме.
Отъевшись, кошечка оказалась не такой уж и маленькой и вовсе не котенком. Это была беременная кошка, которая тут же родила им двух очаровательных котят – беленького и серого в полоску. А когда у котят открылись глаза, она исчезла так же внезапно, как и появилась…
Котят взяла под свою опеку Соника, поила их молоком с помощью пипетки, а вскоре они застали котят за «мокрым» делом – оба малыша, страшно урча, когтили несчастную мышку под кустом сирени…
Процесс пошел, сказала Наталья Васильевна сама себе. После пережитого ей уже страшно было брать животных в дом, снова привязываться к ним, но эти взялись неизвестно откуда, нет, их, конечно, родила кошка. Но сама мамаша откуда взялась? И почему так быстро шмыгнула в дом?
Животные снова появились, и с этим уже ничего не поделаешь.
– Может, это души Анютика и Гердусика? – спросила как-то Соника.
– Православные не признают переселение душ, – вздохнув, ответила Наталья Васильевна.
– А кто сказал, что собаки – православные? Может, они – буддисты?
– Может, – неопределенно ответила Наталья Васильевна.
– И они тоже будут наши че-эс?
– Разумеется, они тоже будут членами нашей семьи. Так решился этот новый, возникший так внезапно, «звериный» вопрос.
12
Ещё три недели прошли тихо, без каких-либо заметных событий. Жара постепенно спала, темнело теперь раньше, но уличные сборища местной и залетной молодежи по ночам по-прежнему не утихали и даже становились всё более буйными.
В один такой обычный день к ним явился электрик Гадалыч и сказал, что в сельсовет звонили из прокуратуры, сказали, что она, то есть
– Вот смотрю, всё крадут, а эта фотография как висела, так и висит, – сказал он, указывая на старую рамку над кроватью.
– Да, видно, никому она не приглянулась, – согласилась Наталья Васильевна. – Висит здесь с тех пор, как я этот дом купила. – Валялась среди всякого хлама, но даже стекло цело осталось.
– Вылитый Николай, только в солдатской форме, – неодобрительно сказал Гадалыч. – Какого года эта фотография?
– Четырнадцатого, так на ней написано. Это, я думаю, родители хозяина дома, а мальчик – сам хозяин в детстве.
– Ну, вылитый Николай! – продолжал разглядывать семейное фото Гадалыч. – Тогда знать любила фотографироваться в простых одеждах, чтобы народу понравиться. А мальчику лет семь… Похожи, похожи все… Как есть – царь с царицей и сыночек ихний.
– А ты сам-то хозяина этого дома в глаза видел? – спросила Наталья Васильевна, поспешно снимая фотографию со стены и пряча её под кофту.
– Он уехал из села сразу после войны. Я тогда мамкину сиську сосал, так что этого знать не могу – какой он вид имел. Потом здесь жили школьные учителя, потом лет десять никто, а потом вот вы… И что тебе этот дом дался? Я тебе хороший дом найду, со всею усадьбою, как раз за моими огородами. Варвара продает. А то, что тут одни живете, без соседей, как на хуторе. Скучно так жить.
– Да что это вас так волнует! – искусно засмеялась Наталья Васильевна. – Мне и хочется тишины.
– Ну ладно, пойду, – сказал Гадалыч неохотно и ушёл, бесшумно ступая по скрипучим половицам в сенях.
Ломая голову над тем, что же такое новое они там, в прокуратуре открыли, Наталья Васильевна меньше всего ожидала услышать то, что ей привелось услышать.
Её пригласили на допрос – по подозрению в убийстве Бориса Алексеича.
Следователь, долго и бестолково беседовавший с ней, сразу сказал, что не верит в эту чепуху, но «улики однозначно указывают»… Она была у Бориса Алексеича в ту ночь, нашлись очевидцы, и люди видели, как она уходила из его дома одна. А перед этим слышали, как он кричал.
– Припомните, вы пошли к нему, вам, наверное, что-нибудь понадобилось, ну спички там или гвозди… Он был, как говорится, выпимши, возбудился и всё такое… А вас знают на селе, как человека определенной ориентации…
– Что такое?
– Ну, в том смысле, что вы, чуть «что такое», хватаетесь за топор…
– Да, было такое один раз – когда бросали камни в окна и по калитке целую неделю, едва стемнеет, и орали – «ведьма!», «ведьма!» и всё прочее… А милиция на все мои заявления никак не реагировала, а в доме находился младенец девятимесячный… И битые стекла однажды упали на постель ребенка… Да, тогда я действительно выскочила с топором в руках из дома и разогнала этих ублюдков.