На белой дороге
Шрифт:
Всё правильно, всё последовательно, как и должно быть. Если так пойдёт и дальше, то завтра буду вознаграждён насморком, и это как минимум.
В пятнадцати метрах от остановки на пересечении проулка и дублёра центральной улицы выросла дюжая фигура блюстителя порядка. А-га-а-а, слуга народа поедет в аэропорт… мерзость какая! Пятница, дождь, народ на дачи ломится, пробки, а тут ради какого-то – перекрыть Проспект! Вот прекра-а-а-асный повод завести беседу!
– А дождичек-то… ничего, но прохладно… Конечно, мне интересно, кто проедет, но ещё интересней, как долго ждать этого счастья! Уж простите меня, невежу,
Блюститель многозначительно обвёл взглядом мою жалкую фигуру, покровительственно усмехнулся и с довольством в голосе произнёс:
– Если бы я даже и знал, то не сказал бы…
– Понимаю, понимаю; государственное дело!..
Утопая в собственной значимости, полицейский с прищуром осмотрел сияющую пустоту проспекта, и его лицо приняло застывшие, медальные очертания – принц крови, да и только! Говорить больше было не о чем, и я медленно поплёлся к остановке.
Всё проходит в этом мире, пройдёт и это; в сущности – мелочь, полчаса жизни, каких-то полчаса, но с другой стороны – это мои полчаса, мои бесцельно прожитые, пустые, никчёмные тридцать минут, тридцать минут единственной моей жизни!
Мои размышления прервал шум шин по мокрому асфальту. Кавалькада из чёрных лоснящихся машин пронеслась по Проспекту – вот и всё!
Спустя минуту возобновилось движение, светофоры стали собирать опять те же бесчисленные пробки, а ещё через минуту появился синий троллейбус – линию восстановили…
Чудом удалось забраться на его подножку в числе первых, толпа внесла меня в центр салона…
Какой же осёл придумал эти валидаторы, сколько места пропадает, да и сколько времени теряется на посадку! Сдавленный со всех сторон, я терпел, но очередной наплыв народу с очередной остановки сдвинул меня к какому-то маленькому человечку, чей мокрый дождевик остриём капюшона навязчиво стал преследовать моё лицо то слева направо, то наоборот. Развернуться было невозможно, повернуть лицо, отклониться – бесполезно, капюшон доставал меня с настойчивостью упрямого охотника, вдруг почуявшего дичь.
И тут меня осенило – я свободной рукой поймал пресловутую верхнюю часть дождевика и отвёл от своего лица.
Удивлённые женские карие глаза вопросительно остановились на мне, взгляды встретились… Как неудобно!..
Она кротко улыбнулась, посмотрев на мою руку, побеспокоившую её, и я немедленно её опустил, и в то же время не то чтобы услышал, нет, но я почувствовал голос:
– Я же не заметила, не знала…
– Прошу извинить: нервы, дождь…
– Я ждала целую вечность этот троллейбус…
– И я – целых полчаса…
– Но всё кончилось, мы едем…
– Слишком быстро едем…
– Вы хотели бы, чтобы медленней?..
– Сейчас – да…
– Мне так тоже кажется… Тогда троллейбус станет кораблём, если медленней…
– Прекрасно, я давно не…
– И я…
– Но у кораблей нет остановок в море, как у троллейбусов на земле…
– Да, я знаю, и мне скоро выходить…
– Когда же мы увидимся?..
– Когда опять пойдёт дождь…
– И остановятся троллейбусы…
– И перекроют Проспект…
– Так когда же?..
– Не знаю, но это случится осенью, обязательно осенью, в каком-нибудь из октябрей…
– И это будет синий троллейбус… твой синий троллейбус!..
– Разумеется,
– Наш синий троллейбус…
О Ней
Почему Она приходит? Почему наступает время, когда начинаешь ждать Её, надеяться, задумываться до встречи с Нею – а что на этот раз, чем Она удивит тебя? Каждый день обозначен числом, указаны минуты и секунды восхода и захода солнца, долгота дня, радио беспрестанно жужжит погоду каждые полчаса. Тебе не дают забыть о времени, об этом дне, о настоящем, что приходит и проходит за мгновением мгновение, как будто специально, чтобы уколоть к полуночи ближе – а как ты, человек, прожил сегодняшний день, как распорядился собственной бесценной жизнью в последние двадцать четыре часа?
И только Она без упрёков и сострадания, независимо от твоего настроения и желаний, исподволь обволакивает тебя странной субстанцией, которой и названия-то нет, затягивая в свой мир, затягивая необъяснимо медленно и верно, что поневоле начинаешь воспринимать происходящее с собой, глядя на всё Её глазами.
Ты меняешься и чувствуешь это, меняешься, не в силах противиться Её влиянию, что начинает сказываться не только на самом себе, но и на всех, с кем имеешь дело, с кем сталкиваешься в жизни, кому пишешь письма, звонишь, и, я уверен, о ком думаешь.
Ей нет никакого дела до тебя, Она – над тобой, ты всего лишь один из многих, кто не миновал Её сетей; одним больше, одним меньше – какая разница?
Может быть, Она усмехается исподволь, или просто не подаёт вида, что на этот раз в Её армии на одну судьбу больше, чем перед этим, может быть. Но я уверен: кто впервые поддался Её очарованию, кто хотя бы раз испил Её снадобье, тот навсегда будет отравлен Ею, будет вновь и вновь ждать Её визита, каждый раз восхищаясь Ею, и оттого каждый раз меняясь самым непостижимым образом. Если бы я был не я, а кто-то другой, родившись и прожив свою жизнь где-нибудь в ином месте, где пути для Неё заказаны, как миллионам и миллионам иных несчастных судеб, кем бы я стал без Неё?
Приходит день, Она покидает тебя, оставляя надежду ещё на встречу, и, может быть, даже не на одну, а ты молчишь, ты не в силах ничего сделать, всё уже свершилось без тебя, и лишь мысленно благословляешь Её.
Не загадывая на оставшуюся жизнь, всё же надеешься, что подойдёт время, когда Она заметит тебя и возьмёт с собой, но случится ли это, или наши пути навсегда разойдутся – неизвестно, но что бы ни произошло, я благодарю судьбу и тебя, что когда-то это свершилось, что когда-то ты заметила меня, Осень…
Тридцатое сентября
Я запомнил тот день так, что теперь по прошествии восьми лет мне он видится ясным, как никогда; случаются такие дни!
Последний день непонятного романа; зачем мне это было нужно – и до сих пор не могу ответить себе. Есть в нашей жизни нечто непонятное, непредсказуемое; наверное, это и притягивало тогда: пройтись ещё раз по невидимой струне над пропастью, остро ощутить в себе проснувшиеся таинственные силы – разве можно упустить такой случай!