На берегу Тенистого Ручья [На Тенистом ручье]

Инглз Уайлдер Лора

Всю зиму ручей был покрыт льдом. Всю зиму он молчал, застывший, неподвижный. Сейчас он спешил куда-то с радостным шумом. Он ударялся о доску и, словно рассмеявшись, вскипал белыми пузырьками.

Лора сняла башмаки и чулки и оставила их на нижней ступеньке, а сама вышла на мостик и стала глядеть на шумящую воду.

Брызги обдавали ее босые ноги; от них по воде разбегались слабые круги. Она окунула одну ногу в пенистый водоворот. Потом уселась на доску и опустила туда обе ноги. По ним с силой ударил поток воды. Лора стала болтать ногами против течения. Это было так весело!

Она

уже вымокла до нитки, но ей хотелось, чтобы все ее тело было в воде. Она легла животом на доску и погрузила руки в воду по самые плечи, но и этого ей было мало. Ей хотелось оказаться в самом ревущем, играющем ручье. И, сцепив руки под доской, она с нее соскользнула.

В ту же секунду она поняла, что ручей вовсе не намерен с ней играть, что он силен и страшен. Он схватил ее тело и потащил под мостик. Только голова торчала над водой да одна рука так и осталась перекинутой через узенькую доску.

Вода тащила ее за собой, стараясь затянуть ее голову под мостик. Лора зацепилась подбородком за край доски и держалась рукой из последних сил, а течение с силой дергало ее тело. И это была уже не игра.

Никто не знает, где она сейчас. Никто не услышит ее криков о помощи. Вода громко ревела и дергала все сильнее и сильнее. Лора брыкала ногами, но течение было сильнее ее; она перекинула через доску обе руки, но вода тянула еще упорнее. Казалось, сейчас она разорвет Лору пополам.

Ручей был совсем не то, что волки или скот. Он был не живой. Просто он был силен и страшен, и никто не мог его остановить. Сейчас он затянет ее под доску, закружит и унесет с собой, поворачивая и швыряя, словно ветку. Ему нет до нее никакого дела.

Ноги у нее устали; руки едва удерживали доску. «Я должна выбраться! Должна!» — думала она. В голове у нее стоял рев воды. Она стала изо всех сил брыкать ногами, подтягиваться на руках и — очутилась на доске.

Она лежала, чувствуя эту доску лицом и животом и радуясь, что под ней что-то твердое.

Когда она попыталась встать, у нее закружилась голова. Ползком она выбралась на берег, взяла свои башмаки и чулки и медленно поднялась по размокшим ступеням. У двери в землянку она остановилась. Она не знала, что сказать маме.

Наконец она вошла. Она стояла у порога, и с нее капала вода. Мама подняла глаза от шитья.

— Где ты была, Лора? — спросила она. Но тут же быстро встала и подошла к ней со словами: — Силы небесные! Повернись-ка скорей. — Она принялась расстегивать Лорино платье. — Что с тобой стряслось? Ты свалилась в ручей?

— Нет, мэм, — сказала Лора. — Я... я в него окунулась.

Слушая Лору, мама раздела ее и крепко растерла полотенцем. Даже когда Лора рассказала ей все, она не произнесла ни слова. У Лоры стучали зубы, и мама закутала ее в одеяло и усадила поближе к печке. Наконец она сказала:

— Ну что ж, Лора, ты поступила очень плохо. Думаю, ты с самого начала это понимала. Но я не могу тебя наказать. Я даже не могу бранить тебя, ведь ты едва не утонула.

Лора молчала.

— Больше

ты не пойдешь к ручью, пока мы с папой тебе не разрешим, — сказала мама. — А разрешим мы, только когда спадет вода.

— Да, мэм, — сказала Лора.

Вода в ручье спадет, он снова будет ласковым, и в нем приятно будет играть. Но ни один человек не может заставить его стать таким или вообще заставить его что-нибудь делать. Теперь Лора знала, что на свете есть вещи, с которыми не совладать никому. И все-таки — ручью не удалось унести ее. Ему не удалось заставить ее закричать или заплакать.

Чудесный дом

Вода в ручье спала. Внезапно потеплело, и теперь каждый день ранним утром папа отправлялся работать на поле, которое он распахал под пшеницу, а вместе с ним Сэм и Дэвид — рождественские лошади.

— Послушай, Чарльз, — говорила мама, — ты доконаешь эту землю, да и себя сведешь в могилу.

На это папа отвечал ей, что земля сухая, потому что зимой было мало снега, и ее надо глубоко пахать и как следует боронить и поскорее закончить сев. Каждый день он работал с восхода солнца дотемна. Лора поджидала его уже в темноте. Услыхав всплеск, она знала, что Сэм и Дэвид вброд переходят ручей. Тогда она бежала в землянку за фонарем, а потом спешила к хлеву, чтобы посветить папе, пока он будет кормить скотину.

Папа не смеялся и не разговаривал с ней — он слишком уставал. Поужинав, он сразу отправлялся спать.

Наконец пшеница была посеяна. Потом папа посеял овес, вскопал землю под картофель и огород. Мама, Мэри и Лора помогали сажать картофель и поливать рассаду на грядках и при этом старались делать так, чтобы Кэрри думала, будто она тоже помогает.

Теперь весь мир кругом зазеленел. Земля покрылась травой; на ивах стали разворачиваться желто-зеленые листочки. Ложбины в прерии были усеяны лютиками и фиалками. Листья кислицы, похожие на клевер, и ее цветы, бледно-лиловые, как у лаванды, были приятно кислыми на вкус. И только пшеничное поле лежало бурое и голое.

Но однажды вечером папа показал Лоре над бурой землей легкую зеленую дымку. То были всходы пшеницы! Каждый крохотный побег был такой тонюсенький, что его и не разглядишь, но вместе они выглядели зеленой дымкой. В тот вечер все радовались, потому что у них будет хороший урожай.

На следующий день папа отправился в город. С Сэмом и Дэвидом он мог съездить в город и вернуться обратно всего за полдня. Девочки еще не успели как следует по нему соскучиться, а он уже возвратился. Лора первая услышала фургон и первая взбежала наверх по тропинке.

На сиденье фургона она увидела папу, который весь так и сиял. За спиной у него возвышалась груда досок.

— Вот тебе новый дом, Каролина, — объявил он.

— Да что ты, Чарльз! — ахнула мама. А Лора кинулась к фургону, вскарабкалась на него по колесу и забралась на доски. Таких прекрасных досок — прямых и гладких — она еще не видела. Это были доски с лесопилки.

— Но пшеница же только-только взошла! — сказала мама.

— Все в порядке, — ответил ей папа. — Я договорился, что сейчас заберу доски, а когда продам урожай — расплачусь за них.