На берегу Тьмы
Шрифт:
– Вот что я предлагаю, Анна. После родов оставь детей в деревне, а сама отправляйся в Москву к отцу. По причине слабого здоровья и лечения. Всем так и скажем. Я же тем временем найму управляющего, поправлю хозяйство и стану посылать деньги на твое содержание. Хочешь – живи с Левитиным – да, я все знаю, – резким жестом он остановил собравшуюся возразить Анну, – мне все равно, но не у людей на виду, прошу тебя, не допускай публичного позора. А мне дай воспитывать моих детей так, как я хочу, чтобы хоть они стали счастливыми.
Анна все отрицала, плакала, умоляла простить и снова обвиняла. Так
Предметом постоянных разногласий и споров между супругами была Берта. Ни одна прогулка Николая не обходилась без нее, а тем более охота: собака хорошо причуивала дичь и вставала в стойку – великолепно работала по птице.
В тот год октябрь выдался холодный. Зарядили дожди, напитывая землю туманами. Но Николай никак не мог отказаться от охоты – ноги сами несли из дома. В один из таких дней недосмотрел: разгоряченная бегом собака нырнула в холодную воду за подстреленной уткой, переохладилась, и к ней вернулся старый, видно, недолеченный ревматизм.
Николай надеялся, что обойдется, как всегда, – устроил Берту в своем кабинете, баюкал в одеяле, но болезнь не отступала – собака захромала.
Через неделю Берта перестала есть, уже не вставала и по-прежнему жалобно скулила. Николай в бессилии ходил по кабинету и курил, то и дело нервно щелкая портсигаром. Ни Анна и никто другой из домашних не решались войти в хозяйский кабинет. Наконец Клопиха, давно все хорошо понимавшая, отправила туда Катерину.
За окном шел все тот же бесконечный дождь, пробирающий до костей, шептал гадости о безнадежности положения. Николай вдруг осознал, как устал от себя самого, а любимое существо умирало.
В дверь робко постучали – принеся с собой запах свежего теплого хлеба, вошла Катерина, не глядя на Николая, молча поставила поднос с едой на стол и стала поить собаку теплой водой из ложки. Николай понял, что уже несколько дней не выходил из кабинета и ничего не ел.
Собака стала скулить еще сильнее – Катерина обняла животное и прижала к себе страдающую морду:
– Ну тихо-тихо, скоро все кончится. Потерпи еще немного, милая.
Катерина посмотрела на растерянного Николая.
– Барин…
Николай вынырнул из забытья.
– Что?
Катерина сидела на полу, ласково прижав к себе собаку. Две пары глаз жалобно смотрели на него. Судьбы этих двух существ зависели от него. От его жестокости и решимости.
– Не тяните, пожалейте ее.
Николай все никак не мог решиться. Ведь еще чуть-чуть, и он останется один, без своей верной спутницы, свидетеля его одиночества, которая все понимала и всегда находилась рядом.
Собака завыла. Катерина еще сильнее прижала ее к себе, выжидающе глядя на Николая.
Николай тяжело поднялся, достал лакированный ящик с отцовским револьвером, инкрустированным монограммой IW, и, уверенным движением зарядив оружие, присел на корточки рядом с Катериной. Револьвер внезапно показался ему страшно тяжелым и неудобным, привычный металл сегодня жег ему кожу,
Катерина плакала и продолжала гладить мертвую собаку.
Стон отчаяния наконец вырвался из груди Николая.
– Поплачьте, барин, – ведь отмучилась.
– Да я себя жалею, Катя, а не ее, – пойми ты!
Стены давили на него, тишина сводила с ума.
Катерина тихонько коснулась его плеча. Близость ее теплого тела, такого сейчас ощутимого, раздражала его – он перестал думать о своем горе и невольно потянулся к ней.
Вскочив, он схватил одеяло, в которое кутал собаку, и расстелил на полу. Бережно опустив на него Берту, завернул края и с собакой на руках бросился из кабинета. В коридоре было темно. Катерина с лампой побежала следом.
– Не ходи за мной, – резко бросил ей Николай через плечо.
– Там дождь, барин. Позвольте помочь.
Катерина не отставала.
– Иди домой, не ходи за мной, – снова повторил Николай.
– За лопатой схожу, барин! Я сейчас!
Николай резко остановился и обернулся к ней:
– Да я сам должен, сам! Оставь ты меня наконец. Уйди от меня.
При свете лампы, в гневе, он стал страшен. Усталое лицо за неделю бессонных ночей и недоедания осунулось, тени еще больше заострили его черты, и сам он стал походить на мертвеца. Одеяло приоткрывало ощерившуюся пасть мертвой собаки.
От неожиданности и страха Катерина отшатнулась и заплакала:
– Простите меня, барин. – И, дрожащими руками отдав ему лампу, убежала в темноту.
Николай еще больше разозлился. Не хотел обидеть Катерину, она ни в чем не виновата, думал он, только он сам. Николай чувствовал себя особенно уязвимым, и ему стало невыносимо страшно, потому что там, все еще в парах пороха, оглушенный выстрелом, понял, что не может больше сдерживать себя. Почувствовал, что еще минута в этом проклятом кабинете – и он не выдержит и притянет к себе Катерину, и все случится прямо там, на полу, в крови только что убитой им собаки, рядом с еще теплым телом. Он вышел в дождь, в парк, где с остервенением до самого рассвета копал в мокрой земле непомерно глубокую, человеческую могилу для своей любимой собаки.
Утром, узнав от Клопихи, что собака умерла, Анна с облегчением вздохнула:
– Хорошо, что никого не заразила. Закопайте ее поскорее.
Николай ходил смурной уже две недели, ни с кем не разговаривал и не приходил завтракать с Наташей, не пошел к литургии, не появился и к обеду в воскресенье.
Взволнованная Анна отправила Клопиху к Татьяне Васильевне. Та написала записку и срочно вызвала своего Николу к себе.
Татьяна Васильевна была большой любительницей раскладывать пасьянс. Загадает что-нибудь, а потом сидит, мучается и гневится. Упрямая – пока не сойдется, из-за стола не встанет, хоть бы и пожар. Когда совсем не сходилось, возьмет, да тайком карту переложит: «Ничего, один раз не грех».