На Большом Каретном

Незнанский Фридрих Евсеевич

Но если это действительно так и он, Голованов, не пытается выдать желаемое за действительное, притянув за уши свои собственные выводы и домыслы, возведенные им же в истину последней инстанции...

«Хотя какое, на хрен, желаемое, – осадил Сева сам себя, – если он незадолго до этого мысленно гноил вконец осиротевшую бабенку, навязавшую жене Турецкого бог знает какую хренотень, а та, воспользовавшись тем, что ее Турецкому в „Глории“ ни в чем не могли отказать, навалила на них свои фантазии...»

Он пытался сосредоточиться, однако мысли разбегались, словно тараканы, выпущенные на кухонный стол из спичечного коробка, и Сева, уже на повороте

к Сандунам, едва не врезался в задний бампер неожиданно притормозившего «БМВ». Матерно выругавшись относительно «козлов и чайников», которые приобретают дорогие иномарки, но по сути своей и по манере вождения, не говоря уж о культуре поведения, на дороге остаются козлами, которые и в Африке козлы, Голованов остановился перед последним светофором.

– Итак, – почти беззвучно бормотал он, всматриваясь в лобовое стекло, – если смерть Толчева не самоубийство, а хорошо срежиссированное...

Почему-то даже мысленно, оставаясь наедине с собой, он не мог произнести слово «убийство». Он не верил в это, и никто не мог заставить его поверить в подобное. А то, что «Глория» пошла на поводу у Ирины Генриховны, так это просто дружеская уступка самому Александру Борисовичу.

И все-таки?

Наконец-то припарковавшись на стоянке перед «Глорией», он выбрался из машины и почти бегом поднялся по ступенькам, которые венчала бронированная дверь агентства. Нажал на черную кнопочку звонка, однако ответом была тишина, и он уже собственным ключом открыл дверь. Хотел было заварить себе кофе, однако, вместо того чтобы налить воды в кофеварку, стал рыться на верхней полке сейфа, где должна была лежать тонюсенькая, на тесемочках, светлая папочка с копиями тех протоколов, которые передал Турецкой начальник МУРа. Наконец-то выудил ее на свет божий, сел за свой стол и вдруг опять почувствовал, как в нем снова шевельнулось непередаваемое чувство охотничьего азарта.

...Минут через десять Сева понял, что без серьезной встряски, то есть без чашечки крепкого кофе, ему не обойтись, и поднялся из-за стола, чтобы включить кофеварку.

Когда дочитывал, вернее, уже перечитывал последнюю страницу акта криминалистической экспертизы, вдруг зазвонил стоявший на его столе телефон, и в трубке раздался явно недовольный басок Агеева:

– Ты чего, опять, что ли, забыл мобильник свой подзарядить? Звоню, звоню, а он...

– Может, и забыл, – буркнул Голованов. – Что-нибудь серьезное?

– У меня пока что ничего, однако звонила Ирина, просила собраться к пяти в «Глории»... – Замолчал было, однако тут же добавил: – Планерку провести желает.

– Хорошо, – отозвался Голованов. – У тебя что-нибудь еще?

– Да вроде бы ничего. Если, конечно, не считать того, чтобы ты кофейку покрепче заварил да о закуске позаботился. Ну а я, ежели ты не против...

Голованов не был против, тем более в этот момент. Он уже почуял запах настоящей охоты, и, чтобы мысли не растекались по древу, как вода по асфальту, ему требовался закрепитель. Однако перед тем, как опустить трубку на рычажки, все-таки не выдержал, чтобы не подковырнуть Агеева:

– «Планерка», мать твою! С каких это пор ты стал называть оперативки планерками?

– Каюсь, командир, – пробурчал Агеев, впервые в жизни попавший под начало женщины, пусть даже самое минимальное начало. – Однако как велено было передать, так и тебе излагаю. – И чуть погодя: – НЗ пополнить?

– Естественно!

Положив трубку, Сева невольно усмехнулся беззлобной издевочке Агеева: «Как велено было передать...» Филя,

как и Денис Грязнов, считал, что не женское это дело – работать в сыске, тем более в частной охранной структуре, однако сам он, Всеволод Голованов, уже придерживался несколько иного мнения относительно способностей жены Турецкого как психоаналитика-криминалиста. Уверовать в то, что человек не способен не только на убийство, но и на самоубийство, тогда как все факты кричали, что именно так все и было... подобное дано далеко не каждому профессионалу даже с ширинкой на брюках.

Если не считать «ознакомительного» вечера, мало-помалу превратившегося в интеллигентное застолье с тостами «За процветание „Глории“!», это было первое оперативное совещание, на котором присутствовала Ирина Генриховна, и чувствовала она себя немного не в своей тарелке. Тем более что первым докладывал Голованов, о котором она знала со слов Турецкого, что он едва ли не лучший ас на Москве в частном сыске, да и оперативку пришлось вести ей самой.

Как говорится, назвался груздем – полезай в кузов.

Довольно кратко и в то же время не упустив ни одной «мелочи», как могло показаться на первый взгляд, Голованов рассказал о своих подозрениях относительно ключа от сейфа, в котором хранился пистолет Толчева, и, не позволяя перебить себя преждевременными вопросами, тут же перешел к пистолету, который, «как в плохом детективе», уронили на пол.

Когда рассказал о своих сомнениях, потянулся рукой за чашечкой с остывшим кофе, надеясь угадать по лицам собравшихся произведенное на них впечатление. Однако чисто по-женски вскинулась только Ирина Генриховна. Что же касается Агеева с Максом, то у них волнения не наблюдалось. Однако ничего удивительного, тем более обидного, для самого Голованова в этом не было. Сомневаться и перепроверять – это их кредо, и было бы гораздо хуже, если бы они оба в радостном изумлении захлопали ушами, сбрасывая с них пыль, и закукарекали на два голоса: «Севка, ты гений! Мы ведь знали, что в этом деле что-то не так, да и попахивает оно дерьмовато».

– Hy и что с того? – первым подал голос Агеев, на лице которого были прописаны все страдания неопохмеленного с утра человека. – Я тебе приведу столько примеров из классической криминалистики относительно «жизненности» просто вопиющих фактов на месте преступления, что...

И замолчал, покосившись на Макса и как бы выпрашивая его поддержки.

– А что? – отозвался Макс, запустив руку в бороду. – Я, конечно, не такой сыскарь, как вы с Филей, но могу сказать одно. Тот следователь из прокуратуры и муровские ребятишки не такие простачки наивные, чтобы не заметить того, о чем говорил Сева. И если они не заострили своего внимания...

И тоже замолчал, почесывая бородку и бросая косые взгляды то на Голованова, то на Турецкую.

– Короче говоря, – хмыкнул Голованов, оставаясь внешне спокойным, – ты считаешь, что я пошел на поводу жены Толчева и теперь подтасовываю то, что даже не подтасовывается?

– Да нет, отчего же? – заскучал Макс, продолжая оглаживать бородку. – Я этого, видит Бог, не говорил и не думал говорить. А что касается ключа и выпавшего из руки пистолета, который лег не так, как лично ты это себе представляешь, поверь, в жизни и не такое случается. Тем более что нам не дано знать, о чем именно думал в тот момент Толчев и с какой силой его пальцы сжимали пистолет. Может, они у него в судороге сошлись, и когда рука повисла вдоль тела...