На борту С-56
Шрифт:
Выходим из снежного заряда. И вдруг оказывается, что мы в середине вражеского конвоя!
С правого борта контркурсом идут два транспорта, за ними несколько кораблей охранения. Слева вижу миноносец и два сторожевика. Слишком светло, чтобы атаковать над водой. Просто не верится, что противник нас не видит.
Производим срочное погружение. Иванов, прыгая в люк, не удержался, чтобы не дать совет о способе атаки:
– По акустике, товарищ командир! По акустике! Выбора у меня нет. Единственная возможность атаковать противника в сложившихся условиях -
Носом, к сожалению, не успеваем.
Круглов поймал цель и "вцепился" в нее. Лежим на боевом курсе. Ход малый. Пускать какие-либо механизмы запрещаю. Любой шум может помешать акустикам взять точный пеленг на транспорт, и тогда торпеды пройдут мимо...
– Товарищ командир! Разрешите пустить помпу из уравнительной за борт. Лодка тяжела и тонет!
Мне понятно беспокойство механика. Но разрешить не могу. До залпа остается минута, а шум помпы наверняка собьет прицеливание.
Атакуем. Ждать взрыва пришлось немногим больше полминуты. И вслед за этим - радостный доклад из акустической рубки:
– Шум винтов первого транспорта прекратился! Из аппаратов вышла только одна торпеда. Для второй глубина погружения оказалась слишком большой, и силы сжатого воздуха хватило только на то, чтобы стронуть ее с места, откинуть курковой зацеп и запустить машину. Вой винтов торпеды в трубе аппарата слышен по всей лодке.
Мичман Павлов пытается вытолкнуть воющую торпеду повторной подачей воздуха. Делает это совершенно напрасно. Выдавить из аппарата удалось только воду. Торпеда не вышла, а дифферентовка нарушилась Лодка "клюнула" носом. Дифферент 10, 15, 20 градусов! А затем его уже вообще трудно определить. Во всяком случае, не меньше, чем у лестницы на эскалаторе московского метрополитена. Пузырек дифферентометра пришел в самое верхнее положение, показать больше ничего не может - прибор явно не рассчитан на такое "пикирование".
Люди буквально висят на переборках, держась за что только можно. Стучат срывающиеся с креплений ящики, звенит инструмент, гремит бьющаяся посуда Все устремляется в нос. Глубина погружения стремительно и неудержимо растет. Проскочили уже рабочую, затем предельную, а стрелка глубомера все еще бежит вправо.
Сейчас затрещит. Колоссальным давлением воды прочный корпус лодки раздавит, как яичную скорлупу. В голове мелькнуло: "Вот так и погибают подводники". Но за жизнь нужно бороться до конца! Давно уже поданы команды:
– Дать пузырь в нос! Оба электромотора - полный назад!
И передать и исполнить эти команды сейчас нелегко. К машинному телеграфу не дотянуться. Механик пытается кричать в переговорную трубу, но ему никто не отвечает. Видимо, в шестом отсеке люди у переговорных не удержались.
Рыбаков повис на станции погружения. Он, как воздушный гимнаст, одной рукой держится, чтобы не упасть, во второй зажал воздушный ключ и открывает им нужные клапаны. С большим трудом это удается ему сделать. Упругие струи сжатого воздуха ворвались наконец в носовые цистерны, расширились, выталкивая воду. Лодка облегчилась и выровнялась. На несколько секунд наступило
– Снять пузырь с носовой группы!
Выпустить воздух из цистерн за борт нельзя. Выйдя с такой глубины на поверхность, он расширится настолько, что "бульба" получится величиной с дом. Лучшего ориентира для противолодочных кораблей не придумаешь: бросай бомбы - и почти наверняка попадешь. Нет, за борт нельзя...
– Давление снять в пятый отсек!
– Есть!
Вместе с воздухом в дизельный отсек попала вода. Дифферент перешел на корму и стремительно нарастает. Снова гремят ящики, совершая на этот раз обратное движение. Лодка, как воздушный шар, у которого обрубили удерживающие его у земли канаты, подпрыгнула вверх, к поверхности.
Оказаться наверху столь же опасно, как и проскочить предельную глубину погружения. И там и там - смерть. Над нами вражеские противолодочные корабли.
"Выскакивать" нельзя.
– Принимать воду! Заполнить цистерну быстрого погружения!
Дифферент отвести удалось, а с плавучестью не справились. Лодка, что норовистый конь, не слушающийся наездника, упрямо всплывает. Нас подхватывает волна и цепко, как в когтях, удерживает у поверхности. Рубка уже над водой.
– Сторожевик и миноносец идут на нас!
– взволнованно докладывают из акустической рубки.
"Ну, теперь все, конец..." - думает каждый про себя. Всем кажется, что таранный удар придется именно в его отсек. Раздастся треск и скрежет рвущегося железа, кованый форштевень миноносца проломит борт.
Принимаем воду, куда только можно... Как автоматы, работают трюмные Оборин и Токарев.
– Миноносец и сторожевик быстро приближаются! Работают полным ходом!
Да, кажется, наступает последний парад.
– Как лодка, боцман?
Вопрос - для очистки совести. Сам вижу - на месте.
– Лодка не погружается, товарищ командир! Что ж, время терять не будем, через минуту будет поздно.
– Артрасчетам обеих пушек - в смежные с центральным постом отсеки! Приготовиться дуть среднюю по моей команде!
Поднимаюсь в боевую рубку. Достаю кормовой флаг. Противник ни на секунду не должен подумать, что всплываем для сдачи в плен. Мы всплываем для боя. Флаг своей Родины подыму на руках,
– Как лодка?
– Не погружаемся!
Становлюсь на ступеньки трапа, берусь за кремальеры верхнего рубочного люка.
– Артрасчет, за мной!
Слышу топот ног. На трапе Хлабыстин, Булгаков, Бочанов. Несколько выстрелов, наверное, сделать успеем...
Начинаю открывать люк. Шипит воздух...
– Продуть среднюю!
Вдруг неистовый крик из центрального поста.
– Товарищ командир, закрывайте люк! Лодка погружается!
– Артрасчету вниз! По своим отсекам! Спустившись в центральный пост, прежде всего смотрю на глубомер - уже двадцать пять метров! Лодка стремительно проваливается, но нам еще кажется, что она идет вниз страшно медленно. Особенно - после доклада Круглова.