На борту «Утренней звезды»
Шрифт:
Марсо в этот момент пал жертвой одной брюнетки, у которой были стройные ноги. Мы перехватили взгляд, который она бросила подругам, когда Парижанин разрешил ей заглянуть в его кошелек. Мы решили показать себя обаятельными. Питти запел. Но наши песни не занимали девиц. Всю ночь мы пили с ними; наконец нам удалось овладеть ими, но как-то неловко, без удовольствия.
Уже рассвело, когда мы возвратились на «Утреннюю Звезду»с пустыми кошельками и с горечью во рту. А на другой день вечером мы снова услышали смех сирен с Острова Голубей и увидели наших товарищей, которые
Имена красоток все же остались в нашей памяти: Жуанита и Консептиа с Борики.
Вера в соблазнителя Марсо мало-помалу возвращалась. И каждый стремился опять в открытое море, так как всем хотелось привести в порядок и разукрасить в одиночестве свои воспоминания, чтобы познать горечь столь приятных сожалений.
Х
— Готово, — сказал Мак-Гроу. — Далила разрешилась от бремени. Я слышу вой ее щенят у кухонной лесенки. Она лежит возле бочонка с ромом. Идите за мной и не шумите.
Лицо Мак-Гроу выражало довольство: с тех пор, как я поклялся на библии и сделался его другом, я никогда не мог разгадать его истинное лицо. На этот раз в продолжение нескольких часов мы видели это лицо — лицо смелого и открытого человека. Бывают дни, когда вдруг раскрывается наше истинное лицо, — иногда после богатой добычи, иногда только перед смертью.
Настоящее лицо Мак-Гроу — хирурга на корабле под черным флагом — оказалось лицом простого и доброго человека.
— Да, — сказал нам Мак-Гроу, — отец, вероятно, тот желтый пес, которого мы приютили два месяца назад, когда «Утренняя Звезда» села на мель против Корсо-Кестля. Я оставлю одного щенка для молока матери.
— Надо будет утопить остальных, — сказал Жорж Мэри, — ты единственный, кому позволено иметь собаку, потому что она была с тобой, когда ты пришел к нам. На борту нет места для других собак.
— Нас и самих достаточно, — сказал Дьеппез.
— Надо их утопить, — повторил Жорж Мэри.
Далила, лежа на боку, завывала. Это была маленькая белая сука, с черным пятном на спине, прямыми ушами и глазами, загоравшимися безумием, как только ее хозяин повышал голос.
Мак-Гроу любил это маленькое животное так же, как я любил игру, Нантез — женщин, а Жорж Мэри… ничего.
Стоя на коленях перед ящиком, где мать кормила своих слепых щенят, неподвижный Мак-Гроу, затаив дыхание, по очереди взвешивал на руке маленьких зверьков с розовыми мордочками и лапками, похожими на лепестки герани.
— Я оставлю этого, — произнес он. — Он похож на мать. У него три пятна на спине и острые уши.
— Оставь этого, — сказал я равнодушно.
Тогда Мак-Гроу, с усилием проглотив слюну, взял одного щенка за лапу и бросил его за борт. Маленькое вытянутое тельце черным пятном взметнулось на фоне голубого неба. Не останавливаясь. Мак-Гроу побросал в море четырех обреченных щенят.
Оставшийся ползал в тряпье, ища материнское брюхо. Он уже ворчал, как совсем большое животное.
Вечером мы сошли на берег и отправились пить к девицам в харчевню «Капитан Боб», в которой хозяйничал
Девицы дразнили Мак-Гроу, которого они нашли слишком мрачным. Наш товарищ пил много, но скучал. Он подошел ко мне и тотчас же заговорил о щенках — о четырех маленьких щенках, которых он утопил.
— Совершенно верно, — уклончиво отвечал я на все его слова.
Потом Мак-Гроу уселся на скамейку рядом с Нантцем и снова начал рассказ о своих щенках. Но Нантез прислушивался к чарующему голосу Изабеллы.
Тогда Мак-Гроу взял свою шляпу и вышел. Морской ветер с шумом ворвался в душную харчевню.
Мы оставались в продолжение восьми дней на берегу, и Мак-Гроу тосковал по утопленным щенкам Далилы до тех пор, пока не встретился с голландским матросом из Лоутерской шайки.
Мак-Гроу сам затеял ссору.
Изабелла наблюдала за происходящим, спрятавшись в цветущих олеандрах. Она видела, как Мак-Гроу вонзил нож между плеч Голландца и как тот упал ничком в высокую траву.
После того наш товарищ снова обрел свою веселость. Он больше не говорил о щенках, которых убил. Он вел себя как человек, который только что стер со своей совести черное пятно. Может ли кровь человека искупить кровь четырех щенят? Трудно объяснить такой характер.
XI
Хохот и непристойные песни нарушили тишину запертых хижин, обитатели которых, утомленные жарой, крепко спали.
Я в это время вместе с Мак-Гроу ловил рыбу на берегу единственной речки Острова Голубей. Мы обернулись на шум и увидели слепого Мейстера, которого две девицы вели под руки. С ними были Бабета Гриньи и Майка из Гудана. Слепой смеялся и пел жалобные песни, посвященные черному флагу и хорошо известные всем морякам. Мейстер участвовал в набегах Ракама; он лишился глаз в пылу приключений. Теперь в этом затерянном уголке он жил барином среди белых девиц и туземок Острова Голубей. Это был лысый толстяк без подбородка; мертвые глаза придавали его дряблому чувственному лицу что-то трагическое, внушающее одновременно уважение и презрение.
Девицы, смеясь, подталкивали его. Они вошли все трое в хижину, где продавался ром. Мак-Гроу и я последовали за ними, чтобы убить время, а также, чтобы воспользоваться, если возможно, щедростью слепого.
В низкой и прохладной, как глиняный кувшин, комнате Мейстер сел, прислонившись спиной к стене.
Бабета Гриньи, сидя рядом с ним, с ребяческой веселостью гладила его лицо своими коричневыми руками.
Она сказала:
— Поглядите-ка на этого резвого молодчика!
Мейстер смеялся, хлопал в ладоши и позволял девице тискать свое бледное, ничего не выражающее лицо. Бабета Гриньи отстранилась от старика и сидела, упершись руками в бедра. Это была белокурая, стройная девушка, ее красивое, обожженное солнцем лицо резко выделялось среди копны светлых волос.