На дальнем краю пустыни Кадиллаков с мёртвым народцем
Шрифт:
Монахиня передернула затвор и сделала еще один выстрел. Этого не могло выдержать даже пуленепробиваемое стекло. Еще пара удачных выстрелов, и Калхаун может попрощаться со своей головой.
Уэйн встал коленями на сиденье и открыл окно. Монахиня увидела его, повернула оружие и снова выстрелила. Она прицелилась слишком низко, и пуля угодила в нижнюю часть окна; стекло покрылось сеткой трещин и мгновенно осыпалось. Уэйн воспользовался тем, что монахине потребовалось перезарядить ружье, высунул пистолет в окно и тоже выстрелил. Его заряд попал в голову, и вместо
— Зря пропала такая хорошая киска, — произнес Калхаун.
Он направил машину на второй автобус, тот слегка повернул, но Калхаун продолжал теснить его, пока преследователи с ужасающим скрежетом не ударились о скалу.
Автобус с монахами немного отстал и начал подталкивать Калхауна к краю дороги. Он сбросил газ, переключил двигатель на низкую передачу и позволил автобусу с монахами вырваться на полкорпуса вперед. А потом так рванул руль влево, что развернул заднюю часть второго автобуса поперек дороги. Калхаун продолжал давить носом машины, и автобус противников не мог не развернуться. Передний бампер не выдержал нагрузки и лопнул, но Калхаун не отступал, и автобус под оглушительные крики монахов сорвался с дороги и кувырком полетел в долину.
Спустя тридцать минут они выбрались из каньона и оказались в пустыне. Их автобус начал выбрасывать спереди клубы дыма, и снизу появился шум, похожий на кашель собаки, подавившейся куриной костью. Калхаун остановил машину.
— Проклятый бампер согнулся и изжевал покрышку, — сказал Калхаун. — Если мы сумеем его оторвать, думаю, остатков колеса хватит, чтобы проехать еще немного.
Уэйн и Калхаун вцепились в бампер и стали тянуть, но металл не поддавался. Оторвать полностью они его так и не смогли, но погнутая часть в конце концов отломилась.
— Ну, этого достаточно, чтобы не задевать за колесо, — сказал Калхаун.
Из автобуса послышался голос сестры Уорт. Уэйн поднялся, чтобы посмотреть, как у нее дела.
— Вынеси меня из автобуса, — попросила она. — Я хочу почувствовать свежий воздух и солнце.
— Воздуха там не так уж и много, — заверил ее Уэйн. — А солнце такое же, как обычно. Печет.
— Пожалуйста.
Он взял ее на руки, вышел из автобуса и, отыскав песчаный холмик, уложил на землю, немного приподняв голову.
— Мне… мне нужны батарейки, — сказала монахиня.
— Повтори? — не понял Уэйн.
Она, не мигая, смотрела на солнце.
— Это величайшее достижение брата Лазаря… Мертвец, способный думать… сохранивший воспоминания о прошлом… Я тоже была ученым…
Она медленно подняла руку и сбросила головной убор монахини.
В центре головы, из-под спутанных светлых волос торчала серебряная ручка.
— Он… был нехорошим человеком… Я хорошая… Я хочу ощутить себя живой… Как раньше… Батарейки
Рука упала, зацепившись пальцами за кнопку на кармане рясы. Уэйн расстегнул клапан и вытащил оттуда четыре батарейки.
— Достаточно двух… Это просто…
Рядом с ними остановился Калхаун.
— Это многое объясняет, — сказал он.
— Не смотрите на меня так…
Уэйн вдруг понял, что даже не назвал ей своего имени, да она и не спрашивала.
— Отвинти… Вставь батарейки… Без них я стану пожирателем… Я не могу ждать…
— Хорошо, — кивнул Уэйн.
Он зашел сзади, приподнял голову и вывинтил металлическую вставку из черепа. Он вспомнил, как она занималась с ним любовью на колесе, как отчаянно старалась что-нибудь почувствовать и какой оставалась при этом холодной и сухой. Он вспомнил, как она смотрела в зеркало, надеясь увидеть то, чего там не было.
Уэйн уронил батарейки в песок, вытащил из-за пояса один из пистолетов, приставил к ее затылку и спустил курок. Ее тело легонько дернулось, голова запрокинулась, и лицо повернулось к нему.
Пуля прошла навылет через птичку на щеке и уничтожила родимое пятно, оставив рваную бескровную рану.
— Правильно сделал, — сказал Калхаун. — В мире полно живых кисок, так что не стоит тащить с собой мертвеца со сломанной ногой.
— Заткнись! — бросил Уэйн.
— Если человек становится сентиментальным по отношению к женщинам и детям, его можно считать конченым.
Уэйн поднялся.
— Ладно, парень, — продолжал Калхаун. — Я думаю, пора.
— Я тоже так думаю, — ответил Уэйн.
— Как насчет выравнивания шансов? Отдай мне один из твоих пистолетов, мы встанем спиной к спине, и я сосчитаю до десяти, после чего повернемся и начнем стрелять.
Уэйн отдал Калхауну свой пистолет. Калхаун проверил магазин:
— У меня четыре патрона.
Уэйн вынул два патрона из второго пистолета и бросил их на землю.
— Теперь поровну, — сказал он.
Они встали спиной друг к другу, держа оружие в опущенных руках.
— Полагаю, если ты меня подстрелишь, захочешь взять тело с собой, — сказал Калхаун. — Пусти пулю в голову, если это потребуется. Я не хочу возвращаться, как те мертвецы. Обещаешь?
— Да.
— Я сделаю то же самое для тебя. Даю слово. Ты уже убедился, что это много значит.
— Будем стреляться или болтать?
— Знаешь, парень, при других обстоятельствах ты мог бы мне понравиться. Может, мы стали бы друзьями.
— Вряд ли.
Калхаун начал отсчитывать шаги, и они разошлись. При счете "десять" оба развернулись.
Пистолет Калхауна грянул первым. Уэйн почувствовал, как пуля толкнула его в нижнюю правую часть груди и слегка развернула. Он поднял свой пистолет, тщательно прицелился, и на этот раз прозвучало сразу два выстрела.
Вторая пуля Калхауна просвистела мимо его галопы. Заряд Уэйна попал Калхауну в живот.
Калхаун упал на колени и начал задыхаться. Он попытался снова поднять пистолет, но не смог, словно его привязали к наковальне.