На дальних мирах (сборник)
Шрифт:
— Но…
— Мы также принимаем на себя издержки, связанные с послеоперационным уходом за вашим отцом, — мягко добавил Нортроп. — И пусть он проведет в больнице полгода, мы оплатим все до последнего цента, не пожалеем доходов от телепередачи и даже дополнительных затрат.
Режиссер надежно подцепил их на крючок. Они были у него в кармане. Нортроп заметил, каким жадным блеском засветились глаза родственников. Они стояли на пороге разорения, а он спас всех, да и зачем анестезия, когда ногу отпилят. И сейчас-то старик дышит на ладан. Несомненно, он ничего не почувствует. Наверняка
Нортроп достал бумаги: бланки отказов, контракты на повторную демонстрацию ленты в Латинской Америке, чеки на оплату расходов и прочее. Он приказал Маурильо быстро сбегать за секретарем, и через несколько мгновений сияющий никелем робот заполнил необходимые документы.
— Будьте любезны, поставьте здесь свою подпись, мистер Гарднер…
Нортроп протянул ручку старшему сыну больного. Подписано, скреплено печатью, отправлено по назначению.
— Операцию назначим на сегодняшний вечер, — заключил Нортроп. — Я тотчас вызову сюда нашего хирурга. Одного из лучших специалистов в телесети. Мы обеспечим вашему отцу прекрасное лечение.
Он положил документы в карман.
Дело было улажено. Может, операция без анестезии и сущее варварство, думал Нортроп. Но в конце концов он тут ни при чем. Просто поставляет зрителям то, что они желают. А они желают купаться в потоках льющейся крови, пощекотать себе нервишки.
Да и какое значение вся эта возня имеет для больного? Любой опытный врач скажет, что дни его сочтены. Старика не спасет операция. И анестезия не спасет. Если он не умрет от гангрены, то его наверняка прикончит послеоперационный шок. В худшем случае… несколько минут страданий под скальпелем… но по крайней мере родных старика не будет преследовать мысль о разорении.
— Не думаете ли вы, шеф, что мы кое-чем рискуем? — обратился Маурильо к режиссеру при выходе из больницы. — Я имею в виду расходы на послеоперационное лечение.
— Чтобы заполучить нужный товар, приходится порой рисковать, — ответил Нортроп.
— Но счет может превысить пятьдесят — шестьдесят тысяч долларов. Разве это выгодно для телесети?
Нортроп усмехнулся.
— Мы с тобой поживем, и неплохо. Гораздо дольше старика. А ему и до утра не дотянуть. Мы не рискуем ни единым центом, Маурильо, ни одним паршивым центом.
Вернувшись к себе, Нортроп передал документы своим помощникам, запустил маховик предстоящей съемки и подготовил рекламу на целый день.
Осталась грязная работа. Ему предстояло избавиться от Маурильо.
Разумеется, об увольнении не могло быть и речи. У Маурильо был надежный контракт, как и у санитаров в больнице, как и, у всех тех, кто не занимал руководящих постов. Вероятно, следует перебросить его на верхний этаж.
В последнее время режиссера все чаще и чаще не удовлетворяла работа маленького человечка. А сегодняшний день окончательно показал — у Маурильо отсутствовала настоящая хватка. Он не знал, как довести до конца выгодное дело. Почему Маурильо не решился гарантировать послеоперационный уход за стариком? «Раз на него нельзя положиться, — сказал себе Нортроп, — то зачем он мне нужен?» В телесети полным-полно ассистентов, которые с радостью займут его место.
С двумя Нортроп уже переговорил.
Сейчас остается самое неприятное. К тому же затея может и провалиться.
Нортроп вызвал Маурильо по видеофону, хотя помощник находился рядом, через две комнаты; такие беседы никогда не велись с глазу на глаз.
— У меня хорошие новости, Тед. Мы перебрасываем тебя на новую программу.
— Перебрасываете…
— Да-да. Мы тут говорили сегодня утром и решили, что просто-напросто губим твой талант на всех этих кроваво-кишечных шоу. Для твоих способностей нужно более широкое поле деятельности. Потому и переводим тебя в «Мир детей». Думаем, ты там раскроешься полностью. Ты, Сэм Клайн и Эл Брэген — чем не потрясная команда!
Нортроп заметил, как расплылось пухлое лицо Маурильо. Помощник режиссера все вычислил моментально: в их программе он был вторым после Нортропа, а в новой, значительно менее важной, становился третьестепенным. Зарплата не имела значения, все равно большую ее часть высасывали налоги и поборы. Маурильо получил пинок и прекрасно это понимал.
Согласно правилам грязной игры, Маурильо должен был сделать вид, что ему выпала великая честь. Но он не собирался их соблюдать.
— Вы поступили так, потому что я промахнулся со стариком? — прищурился Маурильо.
— Почему ты думаешь…
— Я проработал с вами три года! Целых три года, а вы меня вышвырнули на помойку!
— Тебе же сказали, Тед, мы решили предоставить тебе больше возможностей для самовыражения. Это для тебя шаг вверх по ступенькам служебной лестницы. Это…
Полное лицо Маурильо набухло от гнева.
— Это значит, что вы списываете меня в утиль, — с горечью подхватил он. — Конечно, все хорошо, не так ли, Нортроп? Судьбе угодно, чтобы я потрудился на другом поприще. Я уйду вовремя, ведь неудобно заставлять вас выживать своего помощника. Можете делать все что угодно с моим должностным контрактом и…
Нортроп поспешно отключил видеофон.
«Идиот! — проклинал он в душе Маурильо. — Толстый коротышка-идиот! Пусть катится к черту!»
Он сбросил со стола канцелярский мусор, выкинул из головы Теда Маурильо с его проблемами. Такова была жизнь, жизнь без прикрас. Маурильо просто не в силах идти в ногу ее временем, вот и все.
Нортроп собрался ехать домой. Закончился трудный день.
Вечером в восемь часов Нортропу сообщили, что старого Гарднера подготовили к операции. В десять позвонил главный хирург телесети доктор Стил и доложил, что она оказалась неудачной.
— Он скончался, — проговорил Стил ровным, бесстрастным голосом. — Мы сделали все, что могли, но больной находился в скверном состоянии. Образовались тромбы, сердце просто-напросто разорвалось. Ни черта у нас не вышло.
— А ногу отрезали?
— Да, конечно. Уже после того, как он умер.