На день погребения моего
Шрифт:
Этот Митмен ушел в самоволку.
Иппи-диппи-диппи-ду!
Быстрее, чем ты успеешь произнести слово «Стенка» —
Что за дурацкий поступок, ууу!
[Комический бас]
Не то чтобы я не буду, потому что могу, но нет.
И я буду, если не буду, но да, потому что нет!
[Все] Иии
Этот Митмен ушел в самоволку.
[Бинг как дискантовый солист] С...А...М...О...В...О...Л...К...А... [Все следят, словно полностью загипнотизированы сложным вокальным трюком, успешное завершение которого позволит им наконец-то, хихикая, расслабиться. Поют:]
Иппи диппи диппи
Флиппи зиппи зиппи
Смиппи гдиппи гдиппи тож!
переходя к оживленному кекуоку, дающему возможность задействовать моментальные эффекты новизны, шум паровоза, шум скотного двора — специализацией таинственным образом исчезнувшего Алонсо Митмена, например, была игра на гармонике через нос, на третьем и четвертом отверстии часто появлялись сопли, достаточно весомые для того, чтобы полностью заблокировать отверстие номер два, доставание этих соплей не единожды становилось проблемой для тех, кто имел неосторожность одолжить инструмент, обусловленная
Практика доносительства мальчиками на других мальчиков, в более традиционных учебных заведениях вызывавшая отвращение, в Академии марширующих оркестров губных гармошек внушала своеобразное уважение даже тем, кто больше всего от нее страдал.
Поэтому «стукач», сообщивший о том, что юный Митмен отсуствует, не вызвал тут же подозрения в нечестной игре, которые возникли бы в другой школе. Собственно говоря, зачастую «стукач», которому хорошо платили за его шпионские усилия, пользовался немалой популярностью у других мальчиков, особенно в увольнительных. Чем меньше давила на него необходимость создавать и поддерживать вторую или фальшивую личность, тем больше у маленького пролазы было энергии, которую можно направить на обычную деятельность Марширующего оркестра губных гармошек. Освобожденные также от внезапных наказаний, которым те, на кого донесли, могли подвергнуться буквально в любой момент по прихоти старого Ректора, стукачи, меньше страдавшие от тревог, лучше спали и в целом вели более здоровый образ жизни, чем их более уязвимые одногруппники.
Утром того дня Алонсо нанес свой еженедельный визит к Боссу. В окно лилось дыхание весеннего утра, жизнерадостный кампус цвета ярь-медянки тонул в ветроломе пирамидальных тополей, исчезал в зеленом тумане почкования, а в оконной раме усмехалось покрытое добрыми морщинами лицо Ректора с аккуратными седыми усами и золотыми зубами, которые вспыхивали, когда он улыбался — это казалось вялой и дружелюбной улыбкой любителя наркотических веществ, но на самом деле было почти нигилистическим отказом от всего, что мог бы подарить ему мир, а тем временем он вводящим в транс голосом объяснял юному доносчику, как десятки раз прежде, всё, всё — Правила безопасности Хроматической губной гармошки, и исключительную необходимость тщательного подстригания волос в носу, чтобы один-два волоска не застряли между крышкой и пластиной и не были вырваны, что кроме боли и унижения может также вызвать риск мозговой инфекции, где и когда спят отряды, кто стоит на различных вахтах, таких как Караул неприкосновенности камертона, в темное время суток охраняющий Губную гармошку, звучащую в тональности ре-бемоль мажор, от Призрачного делопроизводителя, который, как известно, проникает с полным набором комплектующих, чтобы поменять ноты и создать трудности для музыкантов, исполняющих на этом инструменте сольные партии, вынуждая их иногда засасывать тонические аккорды и выдувать субдоминанты, музыка смутно похожа на негритянскую, но лазутчику также нужно было остерегаться Временного мочеиспускательного дозора, сформированного для предотвращения посещений уборной поздней ночью, специфических, а фактически — пипифических, поступков, о которых докладывали в последнее время. Под окном Ректора на Площадке активностей упражнялся Оркестр губных гармошек, у которого было занятие Физкультурой, не обычный какой-нибудь Союз регби и Лакросс, нет, это было какое-то ужасное...неуставное Сражение-в-пределах-десяти-метров, поскольку музыканты, крохотные фигурки в красных спортивных свитерах с золотой эмблемой Академии, пытались душить, пинать, или, если под руку попадались подходящие камни, бить друг друга, по-видимому, до беспамятства, если не что похуже...тела начали падать, и крики, заглушаемые расстоянием, наконец-то проникли с зеленого поля в окно Ректора и сопровождали его длинный речитатив, перемежаемый музыкальными цитатами, исполняемыми на его личном позолоченном инструменте «И. Г. Мундхафверке» «'Маленький великан», за рабочим столом, беспорядочно заваленным книгами, бумагами и (как неловко) явным мусором, таким как апельсинные корки, косточки от персиков и окурки сигар — местами их слой превышал высоту в два фута, вызывая некоторое отторжение у Митмена, который просто пришел сюда крысятничать на своих одногруппников, а скоро наденет спортивный костюм и будет маршировать среди магнолий под бодрую мелодию Оффенбаха «Залы Монтесуу-мы!», умиротворенный Старик с сиропно-неспешной непринужденностью продолжал свой угасающий экскурс в одержимо-подробные ссылки на эксцентричное поведение в уборной, приводя на ум короткие вспышки белой фарфоровой сантехники сладострастной формы, не обязательно туалеты, в некоторым роде — средства для совершения таинственных, но еще не уточненных «пипифических поступков», сейчас позволяющие увидеть картину в целом, быстрое пикирование между рядами белой сантехники, по краям которой — влажные фиолетовые кляксы, в сам Унитаз, в темный зазор, содержащий — неизбежно — смерть и тление, ряды зеркал смотрят друг на друга сквозь туман мирского применения: дыхание, частицы зубного порошка и средств для бритья, пар от воды из крана с остатками местных минералов, каждый набор снимков уходит по цепочке на бесчисленные лье, всё отражается, движется в Бесконечно удаленную точку по длинной медленной кривой...
Примечательно, что после этой встречи от Алонсо больше вестей не поступало. Секретарь Ректора отметил его в книге ухода, вручил еженедельный чек за оказанные услуги, посмотрел, как он бредет между симметричных рядов деревьев, и вернулся к своей канцелярской работе...
А пока в промежутках между тем, что всё-таки не было вечным праздником Среднего Запада, бывший экипаж «Беспокойства» получил сведения о закравшихся сомнениях. Что, если они — не настоящие музыканты, играющие на губной гармошке? Правда? Если
Не подверглись ли они сами какой-то мутации, не превратились ли в неполноценные копии тех, кем были когда-то? Стремящиеся вернуться на место неразрешенного конфликта, как, говорят, призраки возвращаются в места, где судьба свернула не туда, или посещают спящее тело того, кого они любили больше, чем оба думали, словно таким образом всё, что произошло между ними, можно снова переналадить? Не превратились ли они в потрепанные волочащиеся за кем-то образы скрытых личностей, нужных для давно завершенной миссии — забытые, но не могут или не хотят освободиться? Возможно, если нанять заместителей, которые будут оставаться вместо них на земле, это позволит «настоящим» «Друзьям Удачи» вернуться в Небо и сбежать от этой невыносимой ситуации. Никто из них никогда не был на дирижабле, не гулял по экзотическим улицам и не был очарован местными жителями далеких дежурных станций. Они просто когда-то читали книги для мальчиков из серии «Друзья Удачи», и получили служебные полномочия в качестве волонтеров-статистов. Когда-то очень давно «Друзья Удачи» позвали их с тихих холмов, из городков на берегу рек, из библиотек, где дети могли лежать на прохладном полу и читать в летний день, «Друзья Удачи» нуждались в них...и они пришли.
ТРЕБУЮТСЯ Мальчики для выполнения увлекательных заданий, в хорошей спортивной форме, ответственные, готовые и умеющие играть на губной гармошке («Встреча в лагере в Джорджии» во всех тональностях, умеренные штрафы за фальшивые ноты), не возражающие против сверхурочных репетиций на Инструменте... Приключения гарантируются!
Так что когда «настоящие» «Друзья Удачи» улетели, мальчики остались в сомнительном святилище Академии марширующих оркестров губных гармошек... Но жизнь на поверхности год от года продолжала собирать свою привычную дань, пока другие «Друзья Удачи» беззаботно оставались наверху, не платя налоги и летая для выполнения заданий по всему миру, возможно, вообще больше не помня своих «заместителей» — смелые и безрассудные найдут, чем себя занять, а другие («сурки» на жаргоне «Друзей Удачи»), без сомнений, знали о рисках и цене своего заместительства. И некоторые уехали отсюда, как когда-то давно уехали из своих благоразумных городков в самом центре страны в дым и вакханалию города плотной застройки, которую они вообразить себе не могли, начиная свой путь — уехали, чтобы присоединиться к другим ансамблям, игравшим музыку более новых рас, аранжировки негритянского блюза, польские польки, еврейский клезмер, а другие не могли найти понятный выход из прошлого, возвращались снова и снова на места былых представлений — в Венецию, Италия, и Париж, Франция, и на роскошные курорты старой Мексики, чтобы играть то же попурри из кекуоков, рэгтаймов и патриотических гимнов, сидеть за теми же столиками в кафе, посещать те же пивные на узких улочках, субботним вечером грустно смотреть на местную молодежь, которая кружит и флиртует на маленьких пьяццах, не зная точно, осталась их собственная юность позади или только грядет. Как всегда, в ожидании возвращения «истинных» «Друзей Удачи», в жажде услышать:
— Вы были великолепны, парни. Жаль, что мы не можем рассказать вам обо всем, что произошло, но дело еще не закончено, сейчас переломный момент, и чем меньше будет сказано, тем лучше. Но однажды...
— Вы снова собираетесь в путь?
— Так скоро?
— Мы должны. Нам так жаль. Банкет в честь воссоединения был вкуснейший, огромное спасибо, концерт губных гармошек мы никогда не забудем, особенно — негритянские мелодии. Но сейчас...
И снова знакомая уменьшающаяся в небе точка.
— Не грусти, приятель, это, должно быть, важно, они правда хотели в этот раз остаться, ты должен понимать.
— Что нам делать со всей этой оставшейся едой?
— И со всем этим пивом, которое никто не выпил!
— Почему-то мне это не кажется проблемой.
Но это было началом некоего освобождения от страстного стремления, словно они жили в захолустной долине, далеко от автострад, и в один прекрасный день заметили, что прямо за одним из горных хребтов — дорога, и по этой дороге на их глазах проехал фургон, потом несколько всадников, потом карета и еще один фургон, в свете дня, понемногу терявшем свою суровую изотропность, впадая в облака и дым труб, и даже в изменения погоды, вскоре здесь уже был постоянный поток транспорта, слышимый днем и ночью, в их долину начали приходить люди и предлагать поездки в город по соседству, о существовании которого мальчики раньше даже не подозревали, потом все они поняли, что разъезжают по миру, почти не отличающемуся от того, который покинули. И в один прекрасный день на краю одного из этих городков готовое к отлету, с блестящей металлической облицовкой, свежевыкрашенное и отремонтированное, за углом огромного ангара ждало их, словно они никуда не уезжали, старое доброе «Беспокойство». Пугнакс держит лапы на кормовом поручне, машет хвостом без устали, лает с нескрываемой радостью.
Кое-где Нарушители границ распространялись о своих старых токсичных делишках, но теперь экипаж «Беспокойства», более точно настроенный на их присутствие и давно избавившийся от какой-либо веры в их чудотворные способности, как-то лучше их избегал, предупреждал о возможном вреде, даже иногда принимал меры против них. Неудачные экспериментальные кастрюльки с бортовой кухни Майлза, сброшенные с высоты, достаточно умеренной для того, чтобы сохранить боевую слаженность, казались эффективными, как и пранкерские телефонные звонки поставщикам материалов для мощения с заказом больших объемов цемента, которые нужно было доставить и вылить в местах нахождения Нарушителей границ.