На диете
Шрифт:
– И все-таки, Барбара, маленькие излишества не так уж вредны. Покупай для них и обычные детские лакомства – когда попкорн, когда сладости...
Милосердный боже, он это всерьез?
– Хочешь кормить родных детей этим мусором? – ощетинилась я. – Ни витаминов, ничего, одни калории! А мне каково будет среди всех этих соблазнов?
– Что ж, придется нам всем проявить немного воли.
Как же, всем! Разве не ясно, на кого он намекает?
В нервном молчании я на глазок зачерпнула с блюда четыре “единицы” белков и четыре углеводов. Опять – в который раз! – забыла купить мерную емкость.
– У Ника Тёрнера мать бросила курить, – вроде бы невзначай сказал Джейсон, с хирургической тщательностью удаляя из своей тарелки грибы и рядком выкладывая их на салфетку, – и набрала всего два килограмма. Даже незаметно.
– Еще бы. Как можно заметить два новых килограмма на такой фигуре, как у Джоэлль Тёрнер? – И я с удовольствием припала к ежевечернему бокалу сухого белого. Питательности в нем всего ничего, зато как примиряет с превратностями диеты. – И вообще, откуда Нику знать, сколько весит его мама? – Давай, Джейсон, вопрос на засыпку. Ты-то знаешь, сколько вешу я?
– У нее в аптечке, в пачке “тампаксов”, засунута такая бумажка с записями – ну, на сколько кило она тянет каждый день. Сначала было шестьдесят пять с половиной, потом набрала шестьдесят восемь, но опять скинула.
– Ни черта себе! – Рикки ловко выудила из общего блюда корень сельдерея, поймала языком каплю соевого соуса и принялась обгрызать краешек. – С чего это Ник рылся в “тампаксах”?
– Карты искал. Говорит, мать всегда прятала их туда. Теперь никак не засечет новый тайник.
Захватывающую беседу оборвал Фрэнклин, в котором вдруг проснулся отец и воспитатель:
– Прекратите. Вы не копы из грошового сериала!
Я жевала, как сонная черепаха, рассчитывая подольше растянуть сиротливую порцию. Уже после первого кусочка брокколи я всем своим нутром почувствовала – из-за стола встану голодной. Понятно, такая перспектива не прибавляла добросердечия.
– Уверена, Джоэлль Тёрнер весит куда больше шестидесяти восьми.
– Бога ради, не злобствуй! – попросил Фрэнклин.
Тут уж я взвилась так, будто села на живую осу:
– По-твоему, я злобствую? Всего лишь констатирую факт. Будь я тонкой и стройной, ты бы меня так не обозвал! Стройным почему-то верят на слово...
– Верно. Особенно когда они обсуждают, кто сколько весит, – сухо подытожил мой домашний адвокат.
Мы пережевывали полезную пищу в гнетущей тишине. Не далее как пару месяцев назад я встретила Джоэлль – на вид в ней было добрых семьдесят пять. Такие, как она, упрямо отказываются переходить к одежде следующего размера.
Джоэлль одержимо втискивает себя в узенькие молодежные тряпки, которые безжалостно подчеркивают ее дряблую кожу и рыхлые телеса. Жалкое зрелище – увядшая “нимфетка”, растущая вширь, а не вверх! Тугие эластичные топы с глубоким декольте немилосердно сдавливают обвисшую грудь, которая несуразно бугрится под яркой тканью там, где обычно бывает талия. Круглый живот в обтягивающих розовых слаксах выпирает огромным мячом – эдакий ходячий желудок на жирных ножках.
Если в ее доме и есть нормальное зеркало во весь рост, она вряд ли в него смотрится.
Между тем Фрэнклин подчеркнуто неторопливо промокнул губы салфеткой и небрежным жестом бросил ее на тарелку.
– Что случилось? – спросила я.
– Все в порядке. – И он деловито слазил зубочисткой к дальним коренным зубам. – Просто заметил, что норовлю подъесть все до крошки, сколько мне ни положи. Маленькая порция или огромная, голоден я или нет – все равно. Согласись, мне самое время последить за собой.
Фрэнклин откинулся на спинку стула. Худое лицо, атлетические плечи, подтянутый живот. Я уткнулась носом в тарелку, глотая закипающие слезы и бережно подбирая последние капли соуса рыхлым хлебом из цельного зерна.
Фрэнклин ведь руководствуется самыми добрыми побуждениями. Пытается незаметно, не показывая вида, подкинуть полезный совет. Бедный мой будущий сенатор, бесконечная возня с собратьями по партии и избирателями не прошла для него даром! Он уже отвык от людей, использующих голову не для выкрикивания лозунгов, а для того, чтобы думать, – а ведь женат как раз на таком человеке.
Медленно проглотив хлебную корку, я запила ее последним глотком вина, отставила вылизанную до блеска тарелку и поинтересовалась:
– Кто хочет прогуляться?
– По телику бейсбол, – тотчас отозвался Джейсон.
– Уроков много, – нашлась Рикки.
Фрэнклин вовсе не удостоил меня ответом. Зазвонил телефон, и Рикки, сорвавшись с места, сцапала трубку прежде, чем раздалась вторая трель. В следующую секунду она с крайне раздосадованным видом подозвала отца:
– Тебя. Какая-то женщина. Фрэнклин чуть ли не танцующим шагом скользнул к телефону. Или мне померещилось?
– Алло? Ах, мисс Пембрук, добрый вечер. Вот как? Ах-ах-ах, мисс Пембрук?
–О нет, даже и не думайте тревожиться о расходах. Деньги – не проблема.
Очередное поразительное открытие. Чтобы Фрэнклин не тревожился о расходах? У нас есть все, что только душе угодно, но ему мало. Он обожает дорогие машины, шикарную одежду и фешенебельное жилье, но его щедрость никогда не простиралась дальше показных трат. Едва дело доходит до вещей не столь престижных, как в нем просыпается Гобсек на пару с дядюшкой Скруджем. Он кичится своим богатством и в то же время боится снова впасть в нищету.
В столовой повисло угрюмое молчание, только Фрэнклин журчал, прижав к уху телефонную трубку.
Сигарету!
Сигареты нет. И уже не позвонить Саре-Джейн, забившись в какой-нибудь укромный угол. Оставалось одно – схватить хвостик сельдерея с тарелки Джейсона и мрачно грызть эту гадость.
– Придется ненадолго отлучиться в избирательный центр, – сказал он, оторвавшись наконец от телефона.
– Вот как? Кстати, кто звонил?
– Эшли Пембрук. Новый заместитель по связям с общественностью, ее нашел Розенталь. Нам необходимо кое-что обсудить.