На дорогах войны
Шрифт:
— Danke sehr!
— Bitte, — козырнул немец. И машина покатила дальше.
Свидетели этой сцены смотрели вслед девушкам неодобрительно. Но те, казалось, не замечали косых взглядов. Они остановились у небольшого домика, постучали.
— Кто там?
— Дайте напиться.
— Заходите, — немолодая, изможденная женщина приоткрыла дверь.
— Одни живете?
— В одной комнате — агроном с семьей. В другой — мы с дочкой.
— Пустите переночевать?
— Если поместитесь на печке.
Хозяйку звали Лукьяновной. Морщины на лице еще не старой женщины оставила нелегкая доля: мужа в первые
Одна из девушек отрекомендовалась Аней. Другая — маленькая, сероглазая — назвала себя Сашей. Так они значились и в книжках, полученных на немецкой бирже труда. О себе рассказывали мало: работали, потом были угнаны немцами, удалось открутиться, и они хотели бы остаться в Новом Буге…
Обе попросились:
— Взяли бы, Лукьяновна, нас на квартиру!
Женщина с сомнением оглядела девчат. Были они прилично одеты. По лицам не похоже, чтобы голодали… «Не из гестапо ли? Может, хотят выведать что-нибудь про мужа?»
— А где же вещи ваши?
— Вещи завтра к вечеру принесем.
— Ну что ж, живите.
На следующий день девушки довольно рано ушли, а вернулись под вечер и принесли тяжелые корзины. Только поставили их на пол, как в дом вошел немец.
То, что произошло в это мгновение, заметила лишь Лукьяновна. Саша быстро втолкнула ногой под кровать одну из корзин и сразу же обернулась к солдату:
— В гости зашли?
Нет, он зашел случайно. Думал, что в этом доме остановился его товарищ.
— Вот что, Лукьяновна, — обратилась Саша к хозяйке, когда немец, наконец, вышел. — У нас тут есть деньги — родные дали. Надо их спрятать в надежное место. Сами знаете, какое сейчас время.
Лукьяновна оказалась неплохим конспиратором, она выкатила из кладовки большую тыкву, надрезала ее, выскоблила содержимое и спрятала туда деньги.
Саша и Аня переглянулись. Они тоже облюбовали одну из тыкв, а потом засунули туда пистолеты. Но куда поместить рацию?
— Лукьяновна, можно поставить часть вещей на чердак, а то в хате очень тесно?
— Залезайте, посмотрите.
Чердак, заваленный хламом, оказался удобным местом для рации.
Утром девушки пошли к немецкому коменданту получить разрешение на прописку и зарегистрировались на бирже труда. Без этого Лукьяновна держать их боялась — облавы устраивались часто, чуть ли не каждую ночь.
Днем они помогали Лукьяновне по хозяйству или гуляли по городу, выбирая для прогулок места у аэродрома и железнодорожных путей. И никто не подозревал, что днем, когда все были на работе, или ночами, когда все спали, Саша пробиралась на чердак, и в эфир летели донесения, очень нужные нашей разведке.
Дом Лукьяновны стоял рядом с домом бывшего кулака, в котором в дни оккупации разместилась полевая немецкая жандармерия. Во дворе жандармерии днем и ночью лаяли овчарки, а в соседнем доме маленькая сероглазая девушка передавала по рации донесения для советского командования. И так продолжалось 125 дней!
О чем только не передумала Саша в те долгие ночи! О юности своей, которую опалила война, о родных, которые ничего не знали о ней, о том, что ждет ее завтра, послезавтра, через два дня… Думала без страха, с ожесточением.
Смерть подкарауливала их каждый день. Бывали дни, когда гитлеровцы особенно лютовали.
Аня и Саша ушли от хозяйки и прятались в кладовке у древней, скрученной ревматизмом старухи, дальней родственницы Лукьяновны. Однажды у дома остановились четыре конных жандарма. Трое вошли в дом, четвертый остался с лошадьми.
— Есть молодые?
— Одна я, старая.
— Осмотрите дом!
Саша замерла за деревянным корытом. Аня сжалась в ларе с картошкой. В кладовке была кромешная тьма, от запаха гнилых овощей мутилось в голове.
— Что там у тебя? — голос совсем близко. Саша слышит дыхание жандарма, их разделяет только старое одеяло, которым завешена дверь кладовой.
— Овощи на зиму храню…
На улице — цокот копыт. Ушли…
А потом в освобожденной весенней Одессе генерал вручил им обеим ордена боевого Красного Знамени. И тогда только Аня узнала, что ее подругу — маленькую веселую Сашу — зовут вовсе не Саша, а Маруся!
«Дорогие мои! — писал обеим девушкам их начальник, которого они звали «Батей». — Я знаю, придет время, и мы расстанемся с вами надолго, быть может, навсегда. И поэтому я хочу написать вам то, что подсказывает мне сердце. Рад за вас безмерно, за вашу работу, за то, что вы живы и здоровы и снова готовы на любые испытания для Родины, для нашей победы. «И коль придется снова вдруг, не испугает Новый Буг…»
Будьте счастливы, дорогие! И Вы, Аня, и Вы, Маша. Ваш Батя».
…Все это и услышал после войны о своей дочери Марусе пожилой солдат. Узнал он и о том, что дочь стала Марией Егоровной Пановой, так как вскоре после победы вышла замуж за уральца Александра Панова, бывалого солдата, провоевавшего всю войну. А потом увидал и внуков Валентина и Владимира.
Вот уже десять лет Мария Егоровна Панова работает в Челябинске медицинской сестрой.
Мы сидим с ней в лечебном кабинете, где она только что закончила прием больных. Я слушаю ее рассказ. Рассказ о долге, выполненном во имя свободы Родины, во имя жизни.
П. Усынин
220 ДНЕЙ В ТЫЛУ ВРАГА
В марте 1965 года в печати опубликовав Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении боевыми орденами Серафимы Ивановны Кляцкой (посмертно) и Владимира Михайловича Рыбоволова. Они — активные участники армейской разведывательной группы Верного, действовавшей в Крыму, в тылу врага, в период Великой Отечественной войны. Командир группы Федор Тимофеевич Илюхин (Верный) живет и работает сейчас в Донецке, на Украине. В беседе с корреспондентом ТАСС он сообщил, что переписывается со многими разведчиками группы, в том числе и с радисткой Шурой — Александрой Ивановной Поплавской (Скубенко), которая живет в Челябинской области, заведует поселковой библиотекой.