На другом берегу
Шрифт:
Марина вспомнила их с Ильёй медовый месяц, пригоревшую кашу, речку с «полезной» ключевой водой и израненные рыбьими плавниками руки. По–домашнему, ничего не скажешь…
Ей вдруг стало нестерпимо холодно – как когда–то в лесу, в серых предутренних сумерках их медового месяца. С той поры прошло девять трудных лет. Неужели за девять лет она так и не разглядела, так и не поняла, с кем жила под одной крышей? Марина в отчаянии обхватила себя за плечи.
– Зачем же ты живёшь со мной, если я выпендриваюсь? Потому что тебе удобно, да? – ответила Марина за Илью. – Говоришь,
– Вот только не надо отношений выяснять! Нечего выяснять, и так всё ясно.– И Марина, сидевшая в тупом оцепенении, подумала, что Илья, как всегда, прав: всё ясно.
Илья растерялся (пожалуй, впервые за всю их совместную жизнь). Марина ему возразила – впервые за девять лет! Но как она… Как она сказала! – «Ты меня больше не любишь? Зачем же тогда живёшь со мной?». Илья никогда об этом не задумывался. Он просто не представлял своей жизни без Марины, как нельзя жить без воздуха. Или – без воды. Или – без солнца. Но ведь солнцу не признаются в любви! И воде. И воздуху. Просто живут…
Он никогда ей не изменял. Ну, было несколько раз (Илья не считал). Но это не шло ни в какое сравнение с тем, как было у них с Мариной. На дежурный вопрос «ты меня любишь?» Илья каждый раз пожимал плечами: он любил Марину. Разве он мог любить кого–то ещё? Он даже завидовал – сам себе. И как она ему досталась? Как согласилась стать его женой? Ведь отбоя не было от женихов, а она выбрала Илью. Повезло.
Илья не понимал одного: будь на месте Марины другая, она давно бы от него ушла – хватило бы и экстремального медового месяца, который он устроил молодой жене. Не понимал, каким мужеством и терпением обладала его спокойная, молчаливая и уступчивая Марина. Не видел, как трудно она жила.
Ни в чём отказа не знала! Захотела – и поступила в очную аспирантуру. А муж на двух работах вкалывал! Захотела – и получила второе высшее. И диплом переводчика – будьте–нате! Илья ни разу её не упрекнул, он гордился успехами жены, хвастался друзьям. И работать не заставлял – сама захотела!
Марина, на хрупких плечах которой лежало домашнее хозяйство (мама с её больным сердцем и второй группой инвалидности, хотя давно бы надо первую, – мама была не в счёт), видела, что заработков Ильи хватает лишь на то, чтобы сводить концы с концами. Мамина пенсия в расчёт не бралась – почти вся она уходила на лекарства. Разве Илья заслуживает такой вот жизни – от получки до получки? И Марина работала, не жалуясь на постоянную, ставшую уже привычной усталость, и в их доме никогда не было недостатка в деньгах.
Он не заставлял её работать – денег в их доме всегда было достаточно! Она сама захотела. Захотела – пусть работает. О том, как нечаянно выболтал прилипчивой двадцатилетней Катеньке про дочку, целиком свалив её болезнь на жену, Илья старался не вспоминать. Ну, выпили, понятное дело. Сам не помнил, что говорил. А Катенька – хитренькая лисичка – всё выспросила и пообещала, что никому не расскажет. Понимала, что тогда ей Ильи не видать. И вот – никому. Только Марине. Виновнице, так сказать, торжества.
Но Марина–то какова! Другая
Это он зря. Марина никогда и ни перед кем на коленях не ползала. И умолять его не собиралась. – «Тебе вещи помочь собрать, или сам справишься?» – сказала Марина остолбеневшему Илье. Она говорила спокойным доброжелательным тоном, но на Илью словно плеснули кипятком.
Через минуту он бестолково метался по квартире, собирая вещи. «А ты чего сидишь, как в гостях? – бросил на ходу Марине. – Бери чемодан, собирай вещи. Да аккуратно складывай, не пихай!». – И Марина складывала, тщательно расправляя на сгибах, его рубашки, свитера, костюмы… Марина сама покупала мужу одежду, и Илья всегда был одет красиво и стильно. Креативно, как оценили сотрудники у него на работе – и Илья был польщён. И гордился женой…
Чемодан уже был полон, и Марина взяла второй. На одной из рубашек была оторвана пуговица, и Марина, извинительно улыбнувшись мужу – «Я сейчас, я быстро!» – взялась за иголку, не замечая удивлённых глаз Ильи.
Марина «вошла во вкус»… Притащив из ванной стремянку, сняла со стены старинные часы с тяжелым маятником и двумя бронзовыми гирьками в форме шишек на бронзовых же длинных цепях. Часы в дом принёс Илья – на Новый год.
– Бронза. Антиквариат! – с гордостью объявил жене Илья. – Представляешь, какой–то идиот сдал в комиссионный. А они – идут!
Часы не просто шли: они отбивали каждый час – громко и торжественно. И Марина, просыпавшаяся каждый час, думала, что тот, кто отнёс их в комиссионку, вовсе не был идиотом…
Анечке очень нравились папины часы, и маятник, ходивший за стеклом – туда–сюда, туда–сюда! И бронзовые шишечки–гирьки. А когда часы принимались громко отбивать время, девочка запрокидывала светловолосую головку и заразительно смеялась, и Марина с Ильёй смеялись вместе с ней.
Часы в чемодан не помещались, и их пришлось упаковать отдельно. Так. Что там ещё? – оглядевшись, Марина сняла со стены увесистые гантели (нет, всё–таки они для неё слишком тяжелые, а вот Илье – в самый раз!). Улыбнувшись Илье одной из своих самых обольстительных улыбок, Марина сунула гантели в чемодан и, прижав коленкой, затянула тугие ремни. Илье вдруг захотелось схватить её за голые коленки и сгрести в охапку, и он едва пересилил себя.
– Мариночка, ну зачем ты… Я же так, пошутил неудачно, я же не всерьёз! – попытался остановить жену Илья. – И с чемоданом пошутил… Он же неподъёмный!
Марина с улыбкой подняла оба чемодана (и впрямь неподъёмные) и сделала несколько шагов к дверям (не зря она занималась с гантелями и кольцами!). Поставив чемоданы на пол, Марина настежь распахнула входную дверь: «Кало таксиди!» (Она никогда не позволяла себе такого с Ильёй, говорила только на русском, но он без перевода понял, что ему пожелали счастливого пути.)