На Другой Стороне
Шрифт:
— Я ищу своего брата, — сказал Денис. Он терпеть не мог сюсюканья. — Мне сказали, он ходил в сад.
Воспитательница, тётя Тамара, прикрыла ладошкой рот. Она была стройная, но с круглым лицом и удивительно краснощёкая.
— Сладкий мой! Да кто же тебе сказал-то?
Опять этот вопрос. Денис скрестил на груди руки.
— А вот никто. Сам догадался.
Поняв, что на воспитательницу надежды мало, он предпринял самостоятельные изыскания. Нашёл паровоз, великолепно-красную, похожую на столб пламени, трубу которого за прошедшие годы пересекла не одна трещина, а из четырёх вагонов осталось только два. Но и около него ни одного малыша, хотя
— Мне интересна одна вещь, тётя Тамара, одна простая вещь. Почему же все, кроме меня, знали о существовании моего — моего! — брата? Так, знаете ли, не честно. Скажите хотя бы, как его звали.
Стараясь подражать голосу отца, он разбавил свой мальчишеский голос недовольным, даже сердитым тоном. Тётя Тамара окончательно расстроилась: она достала белый в синюю крапинку платок и выуживала из уголков глаз хрустальные слезинки.
— Масимба, — сказала она. Нос её был заложен.
Странное имя. Больше подходит какому-нибудь герою мультяшек, из тех, что надувают кулаки и лупят друг друга по голове под заводную музыку. Наверное, родители что-то подобное как раз смотрели, когда думали, как назвать первого сына. Теперь хотя бы отчасти стало понятно, почему мальчишка до сих пор здесь сидит: только в садике тебя будут уважать с таким именем. Школа… школа показалась бы Масимбе адом.
— И где он? — Денис не мог сдержать нетерпения. — Только не говорите, что ему нравится гречневая каша со шкварками, которая сегодня в столовой (Денис опознал запах). Я лично терпеть её не мог. Хотя мама говорит, что это вкуснятина. Теперь я догадываюсь, в кого пошёл мой брат.
— Его здесь нет, — сказала тётя Тамара в перерывах между рыданиями. — Уже давно. Спроси лучше у папы. Я как раз ему позвонила.
Так Денис, узнав некоторые подробности, снова, по сути, остался ни с чем. Он уже повернулся, чтобы уйти, когда воспитательница его остановила. Она бросила безуспешные попытки запрудить озёра слёз, и те лились теперь из глаз рекой.
— Что бы тебе ни рассказали родители, знай… твой брат где-то есть. Он наблюдает за тобой оттуда.
Мальчик вышел на улицу, под аккомпанемент стрижиных криков побрёл в сторону дома.
Было странно думать, что братик от него прячется. С чего бы это? Может, просто стесняется того, что до сих пор ходит в сад, в то время как младший брат уже окончил третий класс?
Он запрокинул голову и закричал насколько хватало лёгких:
— Эй, Масимба! Покажись! Я не буду над тобой смеяться, совсем-совсем.
Небо сияло. Оно было такое пронзительно-синее и в то же время такое прозрачное, как будто выложено драгоценными камнями. На втором этаже коттеджа сестёр-старух растворились створки, и против ожидания оттуда выглянула сестра-грязнуля. Положив перед собой чёрные от земли ладони, она неодобрительно посмотрела на мальчика. Денис решил, что, наверное, она занимается геранью, что стоит на южном окне. Иначе зачем ей в доме такие грязные руки? Должно быть под ногтями у неё уже завелись жуки.
Для верности (а ещё чтобы не видеть сестру-грязнулю), Денис зажмурился и досчитал до десяти. Но ничего не изменилось. С оглушительным чириканьем летали воробьи и рассаживались по пыльным кустам сирени. Девочки, что выходили из ворот спортивной площадки, дружно жуя пирожные с твороженным кремом, замерли, глазея на мальчишку, а потом взорвалась сюсюканьем и смешками.
На глаза Денису вдруг попалась часовая башня. Он никогда не обращал на неё особенного внимания — башня и башня, что в ней может быть занимательного? Но сейчас он задумался: если, как говорит тётя Тамара, братец и вправду за ним наблюдает, он может делать это только оттуда. И наблюдал всё то время, пока Денис взрослел, карабкался на своё первое дерево, бегал со своими первыми приятелями и собирал по дворам бутылки и ненужные газеты, чтобы заработать первые пятьдесят рублей, и потом с треском просадить их на лимонад и жвачку. Это единственная точка в Выборге, которую видно если не отовсюду, то почти отовсюду. Папа говорил, что там висит огромный, почерневший от времени колокол, подаренный когда-то городу самой Екатериной второй.
Приложив руку козырьком ко лбу, Денис смотрел на башню. На самой её вершине что-то бликовало, это мог быть тот самый колокол, а мог бинокль или подзорная труба, через которую Масимба наблюдает за братом.
Неуверенно Денис махнул рукой этим бликам, вызвав новый шквал сюсюканий и смешков среди девчонок. И побрёл домой. «Я тебя обязательно найду — думал он. — Непременно. Ведь я всегда хотел иметь брата».
2
— Садись, сын, — сказал папа. — У нас с тобой сейчас будет очень серьёзный разговор.
Денис сразу присмирел. У них с отцом вообще никогда не было «серьёзных разговоров». Когда кто-то из друзей-приятелей говорил: «Мне вчера от папаши такая взбучка прилетела», Денис хвастался:
— А мне вот ни разу даже ушей не надрали.
— Да ну, брешешь, — не верили друзья. Но то была абсолютная правда, и Денис, наблюдая покрасневшие шеи или ёрзанье задниц, которые явно перед этим надрали, почему-то совсем не чувствовал себя хорошо. Появлялось ощущение, что мимо него проходит порядочный кусок залихватской мальчишеской жизни. Они были самыми обычными мальчишками, а он, сам того не желая, выделялся. Был белой вороной. Будто пазл, в котором не хватало куска, не такого уж важного, но как ты можешь не думать об этом проклятом кусочке, когда картинка у тебя перед глазами ежедневно, от утреннего поцелуя мамы и до отхода ко сну?
Стоит сказать пару слов о Денискином отце. Позже вы непременно захотите узнать о нём больше. Он строгий, молчаливый, похожий со своей бородищей и всегда нерасчёсанной шевелюрой на медведя. Кое-кто во втором классе, думая, что Денис не слышит, назвал его Карабасом-Барабасом, а Витька-Индеец поправил: «Не Карабас-Барабас, ты в каком веке, в конце концов, живёшь? Никто уж не помнит этого твоего Барабаса. Это натуральный Хагрид». Денис не стал лезть в драку. Самое время было возгордиться, что он и сделал. Когда кто-то спрашивал: «Наверняка он держит тебя в чёрном теле?», Денис важно кивал и показывал на локтях отметены, заработанные падением с велосипеда или где-нибудь ещё.
Конечно, это была неправда: на взбучки Денискин папа жадился. Мог разве что посмотреть тяжёлым взглядом и сказать: «Чтоб больше такого не было». Мог стоять над тобой и хмуро, сердито сопеть (у него вечно был заложен нос, папа даже таскал с собой в кармане, домашних ли штанов, рабочих ли брюк, специальные капли). Нет, вы явно недооцениваете тяжесть этого взгляда! Давайте я скажу вам ещё вот какую штуку: взгляд этот был такой тяжести, что всё внутри у тебя буквально переворачивалось.