На фига попу гармонь...
Шрифт:
– Ду-у-нька-а! – опешил Мишаня. – Что ты делаешь, ведь он – шпио-о-н…
– Он мой! И я выхожу за него замуж, – с вызовом повторила она.
– Представь, Дунька, ведь и дети у тебя шпионы будут… и внуки-и… – попытался урезонить ее Мишаня, понимая в душе, что это бесполезно, но почему-то не испытывая сожаления и боли.
Неожиданно для себя он почувствовал даже облегчение и какую-то внутреннюю свободу.
«Неужели я не любил ее?» – подумал он, без ревности наблюдая, как доярка обтирает потное, черное лицо и целует его в глаза и губы.
–
Мысленно вместе с ним был и будущий таежник.
– Такое сражение испортила, – плюнул с высоты Леха, исполнявший на данный момент функции фронтовой разведывательной авиации и с интересом наблюдавший за битвой гигантов, по его мнению, стоявшей на втором месте после Ледового побоища.
Затем лесной самолет-невидимка помчался в сторожку докладывать друзьям об увиденном. «Надо держать лапу на пульсе времени», – размышлял во время полета леший.
Фээсбэшники, держа под руки озабоченного шпиона, встали рядом с генералом, изумленно глядевшим на зеленый отросток, проклюнувшийся в нижней части майора Буратино.
– Что это у вас, товарищ майор? – указал он на зеленую шишку.
– Антенна! – выкрутился из щекотливого положения деревянный офицер ФСБ, строго глянув на своих подчиненных, и, когда генерал отвернулся, с разбега налетел на комбайн для маскировки зеленой улики.
– А сфотографируй-ка нас на память, – велел Потапов целомудренному уже Буратино, подзывая к себе Барабаса с повисшим на нем Джеком и Мишаню, державшего за локоть агента Билла.
В Чекушкинске в этот момент идущий на работу следователь прокуратуры вдруг увидел бегущего в его сторону человека в сандалиях, кричавшего через каждые пять шагов: «Вай, вай, оборотень!»
– Стоять, прокуратура! – выставил в его сторону служебное удостоверение следователь, но был сбит с ног и практически затоптан бегущим.
Проезжавший мимо в автобусе взвод ОМОНа, прибывший из Тарасова на учения по теме: «Нейтрализация террористов», горохом высыпал из автобуса и принял деятельное участие в поимке предполагаемого преступника.
Взвод, пыхтя и гремя касками, подсумками, наручниками и автоматами, рассредоточившись, гнался за потенциальным террористом от улицы им. Карла Либкнехта до Провансальской. Оттуда повернули в проулок братьев Вайнеров, доведя там до инфаркта все поголовье местных собак, и почти схватили беглеца на площади олигарха Березовского, обещавшего чекушкинцам выстроить двадцатиэтажную школу и детсадик на сорок тысяч голов. Но Гогия, понимая, что сейчас будет схвачен, так поднаддал, что запросто обставил ОМОН, и лишь незнание причуд местных архитектурных мэтров загнало его в тупик, куда упирался бульвар Тарасовских капуцинов с одной стороны и улица им. Запорожских казаков, взявших Бастилию – с другой.
Здесь-то запыхавшийся, но радостно улюлюкаюший ОМОН и нагнал его, с чувством исполненного долга поколотив беднягу «демократизаторами» и от души набрызгав в рожу слезоточивого газа «Черемуха».
Через
О погоне тут же пронюхали журналисты, и районный журнал «Чекушкинск тудей-растудей» поместил в газете статью о том, что в городе пойман человек-кенгуру.
Другой радиожурналист, бравший интервью у Гогии, озаглавил свою передачу: «Лопуховский танк», добросовестно и не без фантазии описав все приключения чемпиона по бегу. В обед выяснивший личность Гогии следователь отпустил его на все четыре стороны, и тот, с радостным: «Вай-вай», направился в пробег вокруг земного шара.
Генерал связался по мобильному телефону с тарасовским отделом ФСБ и вызвал транспорт.
Пока авто не подошло, он решил отконвоировать задержанных лазутчиков в сельсовет, намереваясь приступить там к первоначальному допросу. В конвой Потапов определил младшего лейтенанта Барабаса, старшего лейтенанта Железнова и капитана Крутого, отправив майора Буратино с добровольными помощниками на другой берег за вещами.
«Во-о какие у наших контрразведчиков приборы есть», – уважительно разглядывали деревянного начальника сексоты – дядька Кузьма и браконьер Филимон, – дружно работая веслами.
Капитан корабля Мишаня сидел на корме и прикидывал, как теперь назовет шхуну. По всему выходило: «Мария».
Переправившись на другой берег, Буратино и группа поддержки столкнулись с неопознанным явлением, до сих пор не известным науке – йети, который таскал на башке огромный венок из травы и водорослей, а в руках держал купол от парашюта. Он не выходил с людьми на контакт, а только мычал. Вслушиваясь в однообразное мычание, бывший полиглот Буратино разобрал текст, носивший, по его мнению, осмысленный характер.
«Баб Тоня… баб Тоня…» – бубнил йети.
Во всем остальном у него была полная амнезия. Он не помнил свое имя, не знал, сколько ему лет и где живет.
Сняв с головы снежного человека букет, дядька Кузьма признал в йети пастуха Евсея.
По-быстрому проанализировав словосочетание: «баб Тоня, баб Тоня», он сглотнул слюну, которая вожжей побежала изо рта, и взялся за шестьдесят рублей вылечить йети от амнезии.
Буратино, покопавшись в кошельке капитана Крутого, выдал требуемую сумму, но с условием, что прежде «врачи – психиатры» упакуют вещи и погрузят их в лодку.
Обратно дядька Кузьма с Филимоном гребли как бешеные и, побив мировой рекорд скорости на байдарках и каноэ, подхватив йети под белы ручки, лупанули по дороге в сторону населенного пункта Гадюкино, присоединив к компании встретившуюся по пути ворожею, которая нюхом чувствовала, где назревало превращение йети в человека, и наоборот.
Экстрасенсорные способности очень в этом помогали.
С венком из растений снежный человек расстался легко, но вот парашют не давал никому, а чтоб не отняли, обмотался им наподобие индуса.