На Форсайтской Бирже (Рассказы)
Шрифт:
– Только не в полицейский участок, Смизер. Я ее нашла и никому не отдам.
– Ну конечно же, мэм! И нам с кухаркой будет веселее. Томми-то уже нету. А она сразу к нам привязалась.
Тетя Джули почувствовала укол ревности.
– Я беру на себя всю ответственность, - оказала она.
– Ступай со Смизер, Помми!
Подхваченная на руки собачка высунула мордочку из-за края Смизер и, пока ее несли к двери, не отрывала сентиментальных глаз от тети Джули. И снова все, что было в тете Джули материнского, всколыхнулось под лиловым шелком ее корсажа, усеянного белыми волосками.
– Скажите им, я сейчас
– И она стала обирать с себя белые волоски.
Перед дверью в гостиную она помедлила: у нее подгибались колени; наконец вошла. Джемс, укрывшись меж своих длинных бакенбард, рассказывал историю. Длинные его ноги так вытянулись, что Джули пришлось обойти их кругом, длинные губы приостановились на минуту, чтобы выговорить: "Здравствуй, Джули. Говорят, ты нашла собаку?" - Затем он продолжал свой рассказ. Рассказ был о человеке, которого укусила собака, и он настоял, чтобы ему сделали прижигание, и после этого даже не мог сидеть, а потом оказалось, что собака не бешеная, так что все это было зря. И какой толк от этих собак, он, Джемс, не понимает, только грязь разводят.
Эмили сказала:
– Шпицы теперь в большой моде. У них такой забавный вид, когда они сидят в коляске!
Тетя Эстер сообщила, что у Джолиона на Стэнхоп-Гейт есть левретка.
– Этот ошметок!
– фыркнул Суизин; вероятно, впервые это слово употреблялось в таком применении.
– Никакого вида!
– Надеюсь, ты не собираешься оставить эту собаку у себя?
– сказал Джемс.
– Она, может, какая-нибудь заразная.
– Чепуха, Джемс!
– отрезала тетя Джули, красная как рак.
– Ты с ней еще под суд попадешь. Говорят, есть приюты для бездомных собак. Ты должна ее выгнать.
– Да, как же! Сейчас!
– огрызнулась тетя Джули: она не боялась Джемса.
– Это называется - сокрытие чужой собственности. Ты идешь против закона.
– Провались он, твой закон!
Это ниспровержение всех основ было встречено в молчании. Никто не понимал, что сделалось с Джули.
– Так, - сказал Джемс, как бы подводя итог.
– Не говори потом, что я тебя не предупредил. Как еще Тимоти на это посмотрит. Он с ума сойдет!
– Если он хочет сходить с ума, - сказала тетя Джули, - пожалуйста, я ему не мешаю.
– Что ты со щенятами будешь делать?
– спросил Суизин.
– Держу пари, она вам принесет щенят.
– Видишь, Джули?
– сказала тетя Энн. Волнение тети Джули достигло такой степени, что она взяла веер со столика с антикварными вещицами и стала обмахивать им свое разгоряченное лицо.
– Вы все против меня, - сказала она.
– Выдумали еще: щенят принесет! Такая крошка!
Суизин встал.
– Ну, прощайте. Поеду теперь к Николасу. Прощай, Джули. Может, поедешь как-нибудь со мной покататься? Я свезу тебя в приют для бездомных собак.
Выпятив грудь, он прошествовал к двери; потом стало слышно, как он спускается по лестнице под аккомпанемент звонка из гостиной.
Джемс машинально сказал:
– Ну и чудак этот Суизин!
Он говорил это после каждой встречи с братом, а Суизин в таких случаях столь же неизменно говорил:
– Ну и болван этот Джемс!
Эмили, соскучившись за время этой семейной сцены, начала рассказывать тете Эстер о входящем в моду новом обычае - есть устрицы перед супом. Это, конечно, очень по-иностранному, но,
Она вдруг сказала:
– Я вот возьму и поеду на Стэнхоп-Гейт и спрошу дорогого Джолиона.
– Это еще зачем?
– сказал Джемс, забирая в кулак одну из своих бакенбард.
– Только и дождешься, что он даст тебе нахлобучку!
То ли устрашенная этой перспективой, то ли по другим причинам, но Джули, видимо, раздумала ехать; она перестала обмахиваться, и лицо ее привяло то выражение, из-за которого в семье создалась поговорка: "Такой-то? Ну! Настоящая Джули".
Джемс, однако, уже истощил свой недельный запас новостей.
– Я вижу, Эмили, - сказал он, - тебе хочется домой. Да и лошади, наверно, застоялись.
Справедливость этого утверждения никогда не подвергалась проверке, так как Эмили всякий раз тотчас вставала и говорила: "Прощайте, дорогие. Передайте от нас привет Тимоти".
Так было и на этот раз. Она легонько перецеловала всех тетушек в щеку и вышла из комнаты раньше, чем Джемс вспомнил - как он после жаловался ей в карете, - что именно он должен был у них спросить; а ведь он, собственно, ради этого и приехал!
Когда они удалились, тетя Эстер, поглядев сперва на одну сестру, потом на другую, окутала "Тайну леди Одли" своей шалью и вышла на цыпочках. Она знала, что теперь будет. Тетя Джули дрожащими руками взяла доску для солитера. Вот она, решительная минута! И она ждала, изредка переставляя шарики мокрыми от пота пальцами и украдкой поглядывая на прямую фигуру, затянутую в черный шелк со стеклярусной отделкой и камеей у ворота. Она решила, что ни за что не заговорит первой, и вдруг сказала:
– Ну что ж ты молчишь, Энн?
Тетя Энн встретила ее взгляд своими серыми глазами, которые так хорошо видели вдаль, и промолвила:
– Ты слышала, что говорили Джемс и Суизин.
– Я не выгоню эту собачку, - сказала тетя Джули.
– Не выгоню, и все! Кровь стучала у нее в висках, я сама она постукивала ботинком об пол.
– Будь это действительно хорошая собачка, она бы не убежала и не потерялась. Но собачкам этого пола нельзя доверять. Пора бы тебе это знать. Джули, в твои годы. Теперь мы одни - я могу говорить открыто. Она, конечно, будет приводить сюда кавалеров.