На фронт с именем отца

Прокопьев Сергей

К Сене Петренко относился как к сыну. С Варварой они поженились в двадцать седьмом году. Первый сын умер, прожив месяц, второй, Петя, в три года переболел менингитом. Почти не разговаривал. Самую малость, и то лишь родители понимали, что говорил. В семь лет взяли Петю в районный городок в школу-интернат для глухонемых. В начале следующего учебного года Петя пропал. В пяти километрах от их деревни проходила железнодорожная ветка. Как оказалось, Петя ушёл из интерната на вокзал, забрался на тормозную площадку товарняка, почему-то решил, что все составы идут в сторону Березняков. И уехал на запад. Подали во всесоюзный розыск. В те долгие месяцы Григорий Калистратович молился как никогда. Петя

пропал в сентябре, на следующий год в августе в районную милицию пришло письмо: в Куйбышеве (сейчас – Самара) задержан мальчик, похожий по описанию на Петю. Григорий Калистратович поехал. В Куйбышеве его из милиции направил в приют. Директор объяснил: «Выведут несколько мальчиков, один из них предположительно ваш сын». Мальчишки были одного возраста, одинаково одеты. Петренко побежал глазами по строю, и вдруг от него отделился Петя, худой, со счастливыми глазами:

– Папа! – бросился к отцу.

«Папа» произнёс с трудом, но произнёс.

Почти целый год ездил он на поездах, надеясь вернуться домой.

Они были чем-то схожи с Сеней. Оба белобрысые, с торчащими ушами.

До войны после Пети шесть раз рожала Варвара, четверо умерли, Люба и Миша выжили. К Пете было особое чувство, замешанное на собственной вине, не уберегли от болезни мальчишку, хотя как тут убережёшь. Петя тосковал в интернате по дому, приезжая, прижимался к отцу, а когда смотрел в глаза, казалось, знает что-то такое, чего отец не ведает, а он сказать ему не может. Не ожесточился после своих мытарств, но если вдруг раздавался резкий звук, сжимался, как собачонка. А потом смеялся над своими страхами.

Петренко лежал рядом с Сеней. Слева по диагонали от окопчика, если смотреть в сторону немцев, метрах в трёхстах, росла купа деревьев, скорее всего, снайпер там устроил лежбище. Наши позиции оттуда как на ладони. Дать бы залп.

Петренко под прикрытием кустов отполз назад. Был у него запасной вариант – воронка. Доложил капитану о случившемся. Снежин выматерился:

– Эх, не сберегли пацана. Что ж ты… Ладно, больше не высовывайся. – После первого залпа скорректируешь, может, и стрелка накроем, во всяком случае, очко у него сыграет! Подсыплем немчуре перцу, а то он заскучал.

Перцу подсыпали. Командный пункт накрыли со второго залпа. По первой и второй линии окопов прошлись. Немцы со своей стороны в долгу не остались.

С темнотой подползли к Петренко два разведчика, помогли вытащить тело Сени.

Накануне вечером, после ужина, Сеня протянул сложенный вдвое листочек:

– Дядя Гриша, это адрес тёти, если убьют, напишите ей. Она маме передаст, когда их освободят.

– Да брось ты, Сеня, тебе надо маму освобождать. Я что ли за тебя должен? Ты на меня не перекладывай свою Варваровку.

Петренко написал в Серов. После войны лет пятнадцать переписывался с матерью Сени.

Она по описанию Петренко отыскала могилу сына. В той могиле похоронили ещё разведчика, подорвался на мине, возвращаясь из-за линии фронта.

Похоронка

История похоронки на Петренко надолго осталась в памяти деревни. И через двадцать лет вспоминали. Да что двадцать, Березников полвека нет на белом свете, Иван месяц назад к однокласснику зашёл, а у того мать-старушка, под девяносто, первым делом спросила:

– Ваня, рассказывали тебе, как на отца твоего похоронка приходила? Я ещё в девчонках была.

И смеётся.

Письма Григорий писал с фронта регулярно. Раза два-три в месяц приходил от него солдатский треугольник в Березники. Сердце Варвары обмывало радостью, когда кричала Надя Василенко:

– Тётя Варя, пляшите!

Надя была высокая, нескладная, скорая на ногу и громкая, тихо говорить

не умела, требовала обязательно плясать в обмен на письмо. Варваре, как человеку в возрасте (далеко за тридцать), была скидка, достаточно было изобразить пару притопов, и треугольник оказывался в её руках. Молодых женщин Надя заставляла по-настоящему бить каблуками или пятками. Варвара, получая треугольник, с жадностью читала. Текст был примерно один и тот же, лишь в зависимости от метеоусловий на фронте менялось описание погоды. Да не в этом суть, не важно, что в письме, главное – живой её Гриша. И вдруг замолчал. Месяц Надя-почтальонка не требует пляски, второй при встрече бодро повторяет: «Пишет вам дядя Гриша». В голову Варвары полезли нехорошие мысли. Вечером сделает всё по дому, дети угомонятся, сама ляжет, и не может уснуть, думая всё то же: неужели что-то с Григорием случилось. Не представляла, как будет без него. Однажды после окончания собрания общины в сумерках шла с подружкой, Григорий догнал их, украдкой взял её за руку и крепко сжал. Для неё в том пожатии было всё – признание в любви, сватовство, желание навсегда быть вместе. Григория выделяла среди парней, но вида не показывала, и думала, она ему неинтересна… Двадцать лет прожили лучше не надо…

День стоял сухой, осенний, солнечный – на колхозном поле копали картошку. И вдруг доносится «мама». Голос дочери Любы, и ещё раз «мама», но уже голосом сына Миши. Распрямила спину от картофельного рядка, по полю её дети бегут и кричат:

– Мама, мама, письмо пришло с войны!

Это Люба. Миша вторит:

– Мама, не треугольник, конверт!

У Варвары сердце оборвалось, в глазах потемнело – похоронка. Схватила за руки детей, побежала, в голове стучит неотвязчивая мысль: убили её Гришу, убили!

Вбежала на крыльцо, пролетела сени, распахнула рывком дверь. Первое, что бросилось в глаза – конверт на столе, большой и запечатан, заштампован. Слёзы брызнули из глаз, схватила проклятое письмо, зашвырнула его за печку, сама в рёв:

– Убили нашего папку!

Упала на лавку, кричит в голос.

Почтальонка-Надя тоже решила: похоронка. Разнесла весть по селу. Похоронки долго обходили деревню. И вот первая. Одна соседка прибежала утешать, вторая. Пришёл дядя Григория, Лев Степанович, младший брат Калистрата Степановича. Дядя Лёва по возрасту под мобилизацию не попадал, работал в колхозе. Услышал от Нади-почтальонки о страшной вести, поспешил к Варваре. В доме стоял рёв, убивалась по мужу Варвара, масла в огонь подливали соседки, причитая: Гриша, он же муху за свою жизнь не обидел, таких мужиков поискать…

Лев Степанович тоже принялся утешать свояченицу:

– Война ведь, Варя, что поделаешь. У тебя дети, возьми себя в руки…

Попросил похоронку. Может написано, где убит Григорий, после войны надо разыскать могилу.

Варвара махнула рукой в сторону печки:

– Там.

За печкой были сделаны полати, под ними валялся конверт.

Лев Степанович вскрыл конверт, пробежал глазами и захохотал:

– Дура, ты, Варя, ой дура. Григорий получил четыре благодарности от Сталина!

И начал громко читать:

– Ефрейтор Петренко Григорий Калистратович. За отличные боевые действия приказами Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина Вам – участнику блестящих побед над немецко-фашистскими захватчиками, объявлено четыре благодарности…

И начал перечислять, за какие боевые заслуги полка и лично ефрейтора Петренко Сталин дал благодарности, а зарёванная Варвара слушала и не знала – верить или нет.

– Смотри! – показал для убедительности бумагу с портретом Сталина, с красными знамёна по бокам, текстом с красивыми буквами и размашистой подписью командира части под ним.