На горах. Книга Первая
Шрифт:
— Не назад ли? — обратился Марко Данилыч к Самоквасову.
— Я капитан, воля моя; по-моему, рано еще ворочаться, — подхватил Петр Степаныч. И крикнул гребцам:
— Живей, живее, ребята! Глубже весло окунай, сильней работай — платы набавлю!
Дружно гребцы приударили, косная быстрей полетела.
Марко Данилыч с Зиновьем Алексеичем продолжали беседу о торговых делах. Об векселях зашла речь.
— Ни на что стало не похоже, — заговорил Смолокуров. — Векселя у тебя, а должник и ухом не ведет. Возись с ним, хлопочи по судам. Не на дело трать время, а на взысканья. А взыскивать станешь — пять копеек за рубль. А отчего? Страху
133
Имение.
Что ж после этого будет значить вексель? Одна пустая бумага. Так али нет говорю, Зиновей Алексеич?
— Оно, пожалуй бы, что и так, Марко Данилыч, — отозвался Доронин. — Только уж это не больно ли жестоко будет? Легко сказать, в кабалу! Да еще жен и детей!
— Уложено так царем Алексием Михайловичем, когда еще он во благочестии пребывал, благословлено святейшим Иосифом патриархом и всем освященным собором. Чего тебе еще?.. Значит, святым духом кабала-то уставлена, а не заморскими выходцами, — горячился Марко Данилыч. — Читывал ли ты «Уложение» да «новоуказные статьи»? Прочитай, коли не знаешь.
— Знаю я их, Марко Данилыч, читывал тоже когда-то, — ответил Доронин. — Хорошо их знаю. Так ты и то не забудь, тогда было время, а теперь другое.
— Что ж, по-твоему? Иосиф-от патриарх без ума, что ли, подписом своим те правила утверждал? — вспыхнув досадой на противоречие приятеля, возвысил голос Марко Данилыч. — Не греши, Зиновей Алексеич, то памятуй, что праздное слово на страшном судище взыщется. Ведь это, прямо сказать, богохульство. Так али нет?
— Какое же тут богохульство? — с живостью возразил Зиновий Алексеич. — Год на год, век на век не подходят. Всякому времени довлеет злоба его. Тогда надо было кабалу, теперь другое дело. Тогда кабала была делом благословенным, теперь не то.
— Времена мимо идут, слово же господне не мимо идет, — тяжело вздохнув и нахмурясь, молвил Марко Данилыч.
— Так господнее слово, а не человеческое, — слегка улыбнувшись, заметил Зиновий Алексеич.
— А святые-то отцы на что? Каково, по-твоему, ихнее-то слово? — сумрачно спросил у него Марко Данилыч.
— Непреложно, — ответил Доронин.
— А Иосифа патриарха выкинешь разве из святых-то? — задорно спросил Смолокуров.
— Свят ли он, не свят ли, господь его ведает, знаем только, что во святых он не прославлен, — молвил Зиновий Алексеич. — Да и то сказать, кажись бы не дело ему по торговле да кабалам судить. Дело его духовное!
— Богохульник ты, одно слово, что богохульник!.. — воскликнул Марко Данилыч. — Как можно на святейшего патриарха такие хулы возносить…
— Никто
— Ой ли? — с усмешкой сказал Смолокуров. — Дмитрий Петрович! А Дмитрий Петрович!
Но Дмитрий Петрович не слышит, загляделся он на Наташу и заслушался слов ее в разговоре с сестрой да с Дуней. Тронул его Смолокуров за плечо и сказал:
— Человек вы ученый, разрешите-ка наш спор с Зиновием Алексеичем. Как, по-вашему, надо по векселям долги строже взыскивать аль не надо?
— То есть как это? — спросил, не понимая, в чем дело, Дмитрий Петрович.
— Ну вот, к примеру сказать про Красилова, Якова Дмитрича. Слыхали про его обстоятельства?
— Не платит, говорят, — молвил Веденеев.
— Объявился несостоятельным: вчера об этом я письмо получил. Моих тысячи тут за три село, — продолжал Марко Данилыч. — Администрацию назначат либо конкурс. Ну и получай пять копеек за рубль. А я говорю: ежели ты не заплатил долгу до последней копейки, иди в кабалу, и жену в кабалу и детей — заработали бы долг… Верно ли говорю?
— Нет, Марко Данилыч, — отвечал Веденеев. — По-моему, не так…
— А как же? — вскликнул Смолокуров. — Благочестивыми царями так уставлено, патриархом благословлено…
— Двести лет назад можно было в кабалу отдавать, а теперь нельзя, — сказал Дмитрий Петрович. — Господень закон только вечен, а людские законы временные, потому они и меняются.
— Ладно, хорошо, — молвил Смолокуров. — А как, по-вашему, Евангелие вечно?
— Вечно, — ответил Веденеев.
— А помните ль, что там насчет должников-то писано? — подхватил Марко Данилыч. — Привели должника к царю, долгов на нем было много, а расплатится нечем. И велел царь продать его, и жену его, и детей, и все, что имел. Христовы словеса, Дмитрий Петрович?
— Так ведь это в притче сказано, — возразил Дмитрий Петрович. — А в повелении Христовом, в молитве господней что сказано? «И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим».
— Увертки не хватки, Дмитрий Петрович, — молвил с досадой Марко Данилыч.
— По-моему, никаких бы взысканий по векселям не делать, — сказал Веденеев. — Коли деньги даете, так знайте кому. Верьте только надежному человеку.
— Вот еще что! — хмуря лоб, усмехнулся Смолокуров. — Значит, после этого векселю и веры нет никакой?
— То-то и есть, Марко Данилыч, — подхватил Веденеев, — что у нас не по-людски ведется: верим мы не человеку, а клочку бумаги. Вера-то в человека иссякла; так не на совесть, а на суд да на яму надежду возлагаем. Оттого и банкротства.
— А ежели в человеке совести-то нет? — возразил Смолокуров.
— Такому не верьте.
— Да кто ему в душу-то влезет? — с жаром молвил Марко Данилыч.
— Кого хорошо не знаете, того не кредитуйте, — отвечал Веденеев.
— Значит, и векселей не надо? — насмешливо спросил Марко Данилыч.
— Вексель нужен, — ответил Дмитрий Петрович, — но только для памяти. И для счетов он необходим.
— Пропадали у вас деньги в долгах?
— Бог милостив, копейки пока еще не пропало, — ответил Дмитрий Петрович.
— То-то и есть, оттого вы так и говорите. А вот как огреют вас разика три, четыре, так не бойсь другую песню запоете.
— Не запою, — уверенно отвечал Веденеев. Ничего не сказал на то Марко Данилыч и обернулся назад, будто рассматривать темневшую больше и больше с каждой минутой даль.