На горах. Книга Первая
Шрифт:
Рад он был. Не серым волком, а сизым голубком поглядел на Корнея Прожженного, садиться просил его, приветные слова говорил. Эстафете все едино — два ли, три ли письма везти. Значит, без малого сорок рублей почтмейстеру перепало.
Сел Корней у стола деньги считать. Отдавая, спросил у почтмейстера:
— От Меркулова другая-то штафета? Почтмейстер молча кивнул головой.
— Мы ведь по одному с ним делу, — заметил Прожженный. — К Доронину, надо полагать, он послал? Раскрыл почтмейстер книгу и вслух прочитал:
— В Нижний-Новгород, на Гребновскую пристань, вольскому купцу
— На ту же Гребновскую к Смолокурову Марку Данилычу, — молвил Корней Евстигнеев.
— В одно, значит, место.
— И место одно, и дело одно, и во всех трех письмах писание одно, — подтвердил Корней. — А скоро ль штафета пойдет?
— Слышите колокольчик, — молвил почтмейстер. — Письмецо-то ваше пожалуйте.
— Как же мне быть? — молвил Корней, вынимая письмо. — Мне бы надо было еще словечка два приписать хозяину.
— Печатка с вами?
— При мне, — отвечал Корней Евстигнеев, взяв в руку подвешенную к часам сердоликовую печать.
— Так садитесь и приписывайте. Вот вам конверт, вот сургуч, бумажки понадобится — и бумажки дадим.
Распечатавши письмо, Корней приписал, что с той же эстафетой идут письма от Меркулова: одно к Доронину, другое к Веденееву.
Сорок рублей до того раздобрили почтмейстера, что он ради будущего знакомства пригласил Корнея к себе на квартиру, а так как у него на ту пору пирог из печки вынули, предложил ему водочки выпить да закусить. Корней не отказался и, прощаясь с гостеприимным почтмейстером, сунул ему красненькую. Тот стал было отнекиваться, однако принял…
Через час после того плыл вверх по Волге Никита Федорыч, провожаемый добрыми пожеланьями Володерова и насмешливыми взглядами Корнея Прожженного.
Глава шестнадцатая
Резво и бойко одна за другой вверх по Волге выбегали баржи меркуловские. Целу путину ветер попутный им дул, и на мелях, на перекатах воды стояло вдоволь. Рабочие на баржах были веселы, лоцмана радовались высокой воде, водоливы вёдру, все ровному ветру без порывов, без перемежек. «Святой воздух» широко расстилал «апостольские скатерти» [171] , и баржи летели ровно птицы, а бурлаки либо спали, либо ели, либо тешились меж собою. Один хозяин не весел по палубе похаживал — тюлень у него с ума не сходил.
171
Бурлацкие выражения. Святой воздух — ветер, апостольская скатерть — паруса.
Как ни быстро бежал караван Никиты Федорыча, посланные из Царицына эстафеты его упредили.
Дня через четыре после отправки тех эстафет, рано поутру, только что успел Марко Данилыч протереть заспанные очи и помолиться по лестовке, крадучись, ровно кошка, робкими стопами вошел к нему Василий Фадеев. Помолясь богу и отдав низкий наклон хозяину, осторожно развязал он бумажный платок и подал письмо.
— Штафета из Царицына, — вполголоса промолвил он и глубоко вздохнул,
Жадно схватил письмо Смолокуров, быстро сорвал печать и принялся читать неразборчивое посланье Корнея. Сначала лицо его радостно просияло, потом он весь, как кумач, покраснел: и глаза загорелись гневом… Таково крепко он при этом выругался, что Фадеев на всякий случай отступил шага на четыре поближе к двери.
— Зарезал!.. — закричал Марко Данилыч, бросая смятое письмо. Потом, заложа руки за спину, принялся шагать взад и вперед по горнице.
А Василий Фадеев попятился к самому порогу. В знак покорности склонил он низко голову, робко вытянул вперед гусиную шею свою, а сам искоса то и дело поглядывает на вспылившего хозяина.
— Чтоб его вдоль и поперек!.. Чтоб ему ни гроба, ни савана!.. — продолжал тот браниться. И вдруг ни с того ни с сего накинулся на Фадеева:
— Ты чего торчишь?.. Вон пошел!.. Мошенники!.. Ироды проклятые!..
Богу не помолясь, хозяину не поклонясь, юркнул из комнаты Василий Фадеев.
«Не выгорело! — сам с собой рассуждал Марко Данилыч. — Теперь дело бросовое!.. И как это мне на мысли не вспало, что Митька с Микиткой земляки?.. Они друг дружке известны, к тому ж одной масти, одной выучки… Что бела собака, что чёрна собака — все один пес… Да я же с большого-то ума и свел Митьку с Дорониными… Позвал тогда его на катанье!.. Прометнулся!.. Вот те и барыш, вот те и тюлень!.. Господи, батюшка, ризу ведь я обещал на владычицу!.. Червонного золота! Мало разве?.. Так я бы прибавил!…»
Чуть-чуть отворилась входная дверь, и высунулось побитое оспой лицо Василья Фадеева.
— Еще два письма почтальон привозил на пристань, — робко промолвил он.
— Знаю, — крикнул Марко Данилыч. — Ступай до греха!.. Да убирайся же, чтоб черти тебя на том свете жарили да всякой мерзостью заместо масла поливали!
И неистово затопал ногами.
— Одного не нашли, — настойчиво молвил Василий Фадеев и тотчас же скрылся за дверью.
— Кого не нашли?.. Ступай сюда, — крикнул ему Смолокуров. Приказчик опять появился в дверях.
— Доронина какого-то искал почтальон, — сказал он, входя в комнату. — А такого у нас по всей пристани нет. А на письме означено: «На Гребновскую». Спрашивал почтальон, не знает ли кто, где тот Доронин живет — не знает никто. Так ни с чем и уехал.
— С письмом?
— С письмом, — ответил Фадеев. — Говорил, что отдаст его в почтову контору, — что говорит, там хотят, то пущай с ним и делают.
— А-а!.. Ну, за это тебе спасибо, — маленько повеселей промолвил Марко Данилыч. — Другое-то письмо к Веденееву? — спросил он, маленько помолчавши.
— Так точно-с, — посмелей прежнего отвечал Фадеев.
— Сам получал?
— Никак нет-с, приказчик получал. Веденеев на караване не живет.
— Тотчас повез приказчик письмо? — спросил Марко Данилыч.
— Никак нет-с. Сам, говорил, скоро на баржи приедет, тогда и отдам, — отвечал Василий Фадеев.
Рублевку дал ему Марко Данилыч за приятные вести.
— Это тебе за то, что письмо поспешил привезти…— промолвил он, когда Фадеев раболепно целовал щедрую руку. — С богом.