На грани ночи
Шрифт:
Риген кивнул.
— Они на борту?
— Да. Уже двое суток.
— С тех пор их видел кто-нибудь?
— Даже я сам не видел, — сказал Бьоме, сразу посерьезнев. — Они поднялись на борт, как я уже рассказывал вашим, и с тех пор не выходили из своей каюты. Они готовят себе там, и всё прочее. Таков был уговор: я их не трогаю. — Бьоме пожал плечами. — На нашей посудине пассажиров бывает маловато. А это неплохой способ заработать немного деньжат.
— Деньжат, которых ваша команда никогда не увидит, не так ли?
Бьоме побагровел.
— Вы мне…
—
— Я получил от них сегодня утром вот эту записочку, — с ухмылкой сказал Бьоме. Губы его расползлись в улыбке. — Правду говоря, Риген, я очень рад видеть вас. Меня самого это уже начало беспокоить. — И он подал записку своему гостю.
Риген ругнулся.
Джесс Бакхорн протянул руку под кровать и взял бутылку. Неторопливым, расслабленным движением откупорил её. Им ещё долго тут оставаться, и совсем ни к чему хвататься за бутылку так, словно сегодня конец света. Им теперь остаётся только набраться терпения. Выдержать в этой проклятой каюте недели две, пока доберутся до Гонконга. Там он сможет приобрести для себя и для Мэй любые паспорта, и они скроются навсегда… Он хорошо хлебнул из бутылки и почувствовал, как алкоголь пролагает себе путь внутрь. В суставах ощущение тепла.
— Прошу тебя, Джесс.
Он оторвался от бутылки, словно она ужалила его.
— Какого дьявола, Мэй, — недовольно сказал он. — Немного выпью, и ничего со мной…
— Ты уже выпил немножко, — тихо проговорила Мэй Бакхорн. — Если выпьешь сейчас еще, тебе захочется ещё и ещё и… о Джесс… — Ломая пальцы, она оглядела тесную каюту и глубоко вздохнула. — Упаси бог, я совсем не хочу грызть тебя, — торопливо добавила она. — Но нам тут быть много дней, Джесс. Если мне не с кем будет разговаривать, я с ума сойду.
В глазах у неё светилась боль. Мэй была права. Сидя тут, словно двое зверей в одной клетке, они должны держать себя в руках, иначе очень скоро вцепятся друг другу в горло. Лучше подождать до вечера, пока она заснёт, а тогда…
Джесс с демонстративной решимостью закупорил бутылку и засунул её обратно под кровать. Посмотрев на жену уголком глава, он заметил, как она с облегчением улыбнулась. Надо будет позаботиться, чтобы она проглотила сегодня снотворное. А сам он всё равно не заснёт, если не пропустит глоточек-другой…
«Хотя бы скорее наступила ночь. Я сделаю вид, будто сплю, а он приложится к бутылке. Видит бог, ему это необходимо. — Мэй посмотрела на мужа взглядом, в котором отражалась глубокая, но исстрадавшаяся любовь. — Он как будто бы заставил себя обо всём забыть, как он вскрикивает во сне!..» Вот уже много лет убегает, но убежать от самого себя ему не удаётся даже во сне. И лишь на дне бутылки находит он какое-то утешение.
Бутылка. Она его опустошила, и она же теперь его единственный друг. До того несчастного случая он был лучшим пилотом из всех, кого она знала. Джесс Бакхорн… Четырёхкратный победитель национальных первенств по
На следующее утро он всё ещё веселился как ребенок. На час было назначено воздушное представление, Джесс явился, чтобы сесть за штурвал самолёта. Никто не заметил, что он был не только счастлив, но и пьян. Выкатили его «вако», и он с ревом взмыл вверх, чтобы продемонстрировать зрелище, которое они должны запомнить на всю жизнь.
И показал. Он забыл о ветровом сносе, — вышел из ошеломляющей петли слишком низко, и пропеллер — этот огромный блестящий нож — врезался в толпу зрителей. Когда Джесс, пронзенный ужасом, снова взлетел вверх, весь перед и брюхо «вако» были забрызганы кровью.
На то представление привезли группу детей из сиротского приюта, и Джесс убил двадцать три из них. Мэй старалась забыть об этом ужасе. У него забрали права пилота. Навсегда. Доказать, что он был пьян, не могли, да только все об этом знали. Друзья отвернулись от него. Он не мог найти работы. С его шрамом и глубокими оспинами его узнавали всюду. Мэй не оставляла мужа ни на миг. Она одна знала, какие кошмары переживал Джесс каждую ночь во сне, когда ужасный пропеллер снова и снова разрезал детские тела. Месяцами он беспробудно пьянствовал. Мэй работала где придется, не брезговала ничем. Она снова поставила его на ноги. Они переехали в Канаду, и Джесса взяли пилотом гидроплана в глухой провинции. Через год какой-то лётчик узнал его. Канадское правительство выслало Джесса из страны, так как он пользовался фальшивыми правами пилота.
Прошло ещё полгода — и его охватило полное отчаяние. Без Мэй он, наверное, наложил бы на себя руки. Но вот они услышали про небольшой авиаотряд, который создавали во Флориде для распыления удобрений и — иногда — показательных воздушных выступлений. Джесс сказал им, что у него за плечами несколько тысяч лётных часов в сельскохозяйственной авиации. Майк Джеффриз проверил его умение, принял на работу и только плечами пожал, когда Джесс заявил, что не желает принимать участия ни в каких выступлениях перед публикой. Со временем Бакхорнам стало известно, что Майк Джеффриз выяснил, кто такой Джесс. И не верили своему счастью, когда Майк не приказал ему убираться прочь.
Потом Майк начал прощупывать Джесса и загнал его в угол. Мол, рано или поздно какой-нибудь инспектор ФУА разоблачит, кто он такой, и тогда Джесс очутится в тюрьме, слишком уж долго он нарушал федеральный закон, летая с поддельными документами.
А Майк Джеффриз предложил ему выход. Но сделал это не сразу. То, что задумал Майк Джеффриз, требовало четкой организации, согласованности, денег, а главное — готовности пойти на любой риск. Джесс Бакхорн был отличным пилотом, и ему нечего было терять.