На холмах горячих

Кузнецов Иоаким Вячеславович

— Завтра начнем готовиться к переезду на Железные Воды,—неожиданно объявил своему семейству генерал Раевский.

Софьюшка вспыхнула, радостно захлопала в ладоши:

— Едем! Едем!.. А из Железных Вод на Кислые?.. Ближе к Эльбрусу! Ты прелесть, папа!

Николай Николаевич перевел взгляд на домашнего врача, сидящего напротив него:

— Как ваше мнение, Евстафий Петрович?.. Наверное, не стоит отклоняться от системы, выработанной местными лекарями?

— Так, ваше сиятельство. Нарушать предписание не станем, закончим полностью курс лечения,— согласно кивнул Рудыковский.

Заулыбались остальные. Но особенно был рад Пушкин.

Последние дни его начала одолевать грусть: срок лечения на Горячих Водах кончался, Раевские поедут в Крым, оттуда — домой, а он — в Екатеринославль. От одной этой мысли поэт внутренне холодел. И вдруг — переезд на Железные Воды, а затем на Кислые! Так значит, еще не конец, жизнь продолжается!

...На Железных Водах в калмыцкой кибитке, поставленной рядом с генеральской палаткой, Пушкин записал на клочке бумаги рвущиеся из груди строки:

Забытый светом и молвою,

Далече от брегов Невы,

Теперь я вижу пред собою Кавказа гордые главы...

После двухмесячного курса лечения семья Раевского выехала в Крым. Пушкин отправился вместе с ними, с грустью простившись с Водами, которые, как он потом писал, были ему «очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные ванны».

Но не только воды нужны были и помогли ему. Поэта исцелила природа Кавказа. Величественные горы со снежными вершинами, буйные, душистые травы, густые, непроходимые чащи у Машука, журчание целебных источников, чистый, прозрачный воздух —все было необычайно, благодатно. Пленяла и первозданность, простота этих мест. Люди жили в небольших домиках, без претензии на роскошь, относились друг к другу просто, человечно. И это вблизи опасности, на виду у немирных горцев, которые проявляли дикую жестокость к попавшим к ним в плен русским!

Позже, отдавая дань Кавказу, Пушкин не раз оживит в своих стихах все увиденное, услышанное и пережитое в этом краю:

Во дни печальные разлуки Мои задумчивые звуки Напоминали мне Кавказ,

Где пасмурный Бешту, пустынник величавый, Аулов и полей властитель пятиглавый,

Был новый для меня Парнас...

Пушкин стал первым российским певцом Кавказа...

КОНРАДИ И БЕРНАРДАЦЦИ

Каждый день Чайковский сильно уставал: принимал посетителей, отводил земельные участки застройщикам. Беспокоили и порубки драгоценного леса у подножия Машука, Бештау и в верховье Подкумка. Поселенцы, вопреки запрету Ермолова, валили самые лучшие деревья— для настила потолка, половых балок, сруба подвала и колодца, ограды, рубили на дрова. Если не следить за ними, то от местных рощ через три-четыре года останутся одни пеньки.

Конфликты между отдыхающими и из-за очереди в купальни и единственной «гостиницы» Варвация, жалобы на владельцев домов, которые за одну-две комнаты брали непомерно высокую плату,— все это вынужден был улаживать Чайковский. Осенью после отъезда больных возле стоянок оставались кучи пепла и головешек, мусора, грязи — территория у минеральных источников нуждалась в основательной уборке. Петр Петрович, как представитель военной и гражданской власти на Горячих Водах, занимался всеми неурядицами, отвечая за порядок, кружился словно белка в колесе.

В один из теплых весенних вечеров 1822 года у строительной конторы остановилась повозка георгиевского казака. Порог кабинета Чайковского переступил приехавший, снял шляпу, обнажив жидкие, белесые, гладко причесанные волосы, тихо представился:

— Добрый вечер. Доктор Конради.

Каждую

весну на летний сезон из разных городов России приезжали на Воды частные доктора, а по осени увозили домой туго набитые кошельки. «Очередной лекарь прибыл»,— подумал Петр Петрович, окидывая изучающим взглядом строго одетого врача лет пятидесяти. Продолговатое лицо выглядело усталым, подбородок небрит, видно, приехал издалека, светлые умные глаза смотрели пристально. Гость, вероятно, тоже пытался определить, что за человек перед ним.

— Чем могу служить?—спросил Чайковский.

—• Я прибыл сюда с назначением,—Конради подал бумагу: «Предъявитель сего' Конради Федор Петрович утвержден главным врачом Кавказских Минеральных Вод». Ниже говорилось, что в компетенции главного врача вопросы не только медицинские, но и административно-хозяйственные.

— Боже милосердный! Ты увидел мои муки и ниспослал выручку!—обрадованно воскликнул Чайковский на кавказский манер, чувствуя, что с его плеч гора сваливается.

Он усадил доктора и засыпал вопросами: долго ли ехал из Петербурга, какие новости в столице?

Теплый прием расположил Конради к разговору. Дорога — сплошные муки. Ехал и на казенных лошадях, и на вольных. Ямщики требуют деньги на водку, на почтовых станциях грязь, клопы, кроме чая и хлеба поесть нечего. За две недели еле-еле добрался. А что касается столичных новостей, то он, Конради, находился в Петербурге всего два дня, куда был вызван из Твери, успел узнать лишь то, что имело отношение к делам на Кавказе.

— Что же именно, Федор Петрович?

— Ну, прежде всего, касательно денег. Чем главный врач может располагать? Сенат утвердил прошение господина Ермолова об ассигновании полумиллиона рублей на благоустройство Вод.

— Полмиллиона?!— не поверил Чайковский.

— Именно,—подтвердил Конради.— Далее-с. Утверждено прошение об официальном учреждении здесь, на Водах, Строительной комиссии, а также о выписке из-за границы опытных градостроителей.

— Ай да Алексей Петрович! Сдержал свое слово!— восхищенно сказал Чайковский, потирая руки.

— Энергия, решительность господина Ермолова, признаться, и подкупили меня, а то бы не поехал в такую даль,— Конради потянулся к чемодану, вынул из него рулон бумаги.— Вот-с, полюбуйтесь. По настоянию господина главнокомандующего министерство внутренних дол заказало французскому архитектору Шарле-маню проект двухэтажного каменного здания гостиницы,—доктор развернул на столе чертежи. На титульном листе было крупно написано: «Ресторация», на других были чертежи, расчеты. Чайковский, не веря своим глазам, смотрел на эффектный шестиколонный фасад будущей гостиницы с высокими арочными окнами в нижнем этаже. Неужели это будет?.. Вдруг Чайковский подумал: «Полмиллиона-то ассигновали, а отпустят ли их? Сумма нешуточная». Закралось и другое сомнение: не испугается ли трудностей Конради? Представляет ли он, какой груз берет на плечи?..

— Федор Петрович, а до назначения сюда где вы служили?

Конради грустно улыбнулся:

— Мой жизненный путь не был усыпан розами. Происхождения я незнатного. С большим трудом получил образование. Приехал в Россию, думал, примут с распростертыми объятиями. Ан нет! Пришлось дважды в Москве и в Петербурге сдавать экзамены на право заниматься врачебной практикой... Последние четыре года служил в Тверской врачебной управе, налаживал лечебное дело, строил больницы в селах, как говорится, все начинал с колышка.