На исходе ночи
Шрифт:
– О, Нункуса! – срывающимся голосом орал мужчина, своим внезапным появлением прервавший всеобщее веселье. – Гляньте!… Только гляньте, что там творится!… Ма-ше тахонас!…
В наступившей тишине шум, доносившийся с улицы, сделался отчетливым и ясным. Звук был такой, будто множество детей собрались вокруг огромной лужи грязи и наперебой колотили прутьями по ее вязкой поверхности.
Не говоря ни слова, Ше-Киуно поднялся со стула и быстрым шагом направился к выходу.
– Уважаемый! – окликнул его Ири.
Ше-Киуно не обернулся.
Протолкнувшись меж столпившихся у стеклянных дверей людей, Ани оказался под расписанной квадратами широкой маркизой. Что-то било сверху по туго натянутому полотну. Не так чтобы очень сильно, но удары
– Вот и дождались, – как-то совсем уж безрадостно, ни к кому не обращаясь, произнес высокий молодой человек, стоявший перед Ше-Киуно и спиной закрывавший Ани обзор.
– Что там? – спросил Ше-Киуно, пытаясь заглянуть парню через плечо.
Парень повернул голову и одним глазом посмотрел на Ше-Киуно.
– Это смотря с какой стороны глянуть. – Парень посторонился, давая Ани возможность пройти к самому краю прикрытого сверху маркизой участка тротуара.
– Ма-ше тахонас! – не смог удержаться от крепкого словца Ше-Киуно.
– Вот-вот, – поддержал его стоявший рядом парень. – И я о том же.
Тротуар, проезжая часть, стоявшие у обочины автомобили – все было завалено дризами. И не мелочью какой, а здоровенными дризами, размером с ладонь, а то и поболее, – зелеными, пупырчатыми, с плоскими мордами и длинными перепончатыми лапами. Трудно было вообразить что-то более противоестественное, чем холоднокровные болотные твари на мостовой большого города. Причем не одна, не две, а тысячи, десятки тысяч дриз устилали мостовую шевелящимся ковром. Большинство дриз были расплющены о мостовую. Они лежали, раскинув в стороны перепончатые лапки, как на картинке из старой книжки по физиологии, – сколько открытий в области естествознания было в свое время сделано благодаря этим безответным тварям, распятым на миниатюрных операционных столиках, – и синеватые внутренности их, тоже, как на картинках, вываливались из лопнувших брюшек. Некоторые были еще живы и вяло перебирали лапами, пытаясь выбраться из-под навалившихся на них трупов. А с темного беззвездного неба продолжали падать все новые и новые дризы.
Одна дриза упала на спину всего в шаге от носка ботинка Ше-Киуно. Судорожно дернув задними лапами, дриза с трудом перевалилась на брюшко. Передние лапы скользкой болотной твари были широко расставлены, безгубый рот приоткрыт, а выкаченные глаза глядели на Ше-Киуно, – да, именно на него, выделив его из плотной толпы людей под маркизой, – с немым упреком.
Сколько это продолжалось, Ше-Киуно не помнил. Он стоял и смотрел в глаза толстой дризе, неподвижно замершей на расплющенном трупе своего сородича. До тех пор, пока дризы не перестали сыпаться на землю из прохудившегося мешка небесного странника Пи-Риеля. И за все это время в голове у Ше-Киуно не родилось ни единой мысли. Это было так замечательно, что Ани не находил слов для описания странного состояния, объявшего не только его разум, но и тело. Казалось, достаточно было слегка оттолкнуться носками от тротуара для того, чтобы воспарить. Да, конечно, вначале нужно было сделать шаг, чтобы не упереться головой в клетчатую маркизу.
И Ше-Киуно шагнул вперед.
Ему пришлось взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие на сделавшемся вдруг очень неровным, да к тому же еще и скользком тротуаре.
– В своей третьей проповеди Ше-Шеол сказал: «Сначала пройдет дождь из дриз, а после падет тьма«.
Ше-Киуно обернулся и встретился взглядом с высоким широкоплечим парнем, уступившим ему место у края заваленного дризами тротуара.
– Он все перепутал, – сказал Ани.
– И я о том же, – улыбнулся парень в ответ.
Ше-Киуно махнул парню рукой – мол, мы-то с тобой понимаем, в чем тут дело, – и по расплющенным, а где-то еще живым дризам зашагал прочь от сгрудившихся под маркизой людей. Машины, мимо которых он шел, были погребены под серо-зеленой массой изуродованных трупиков. Но Ше-Киуно был уверен, что на центральной улице он непременно найдет кого-нибудь,
Глава 8
Свет в темноте.
Свет, рассекающий тьму.
Свет фар.
Мысль, гвоздем засевшая в башке: какого Хоп-Стаха мы тут делаем?
Вопрос:
– Ну как?
– Что?
– Как себя ощущаешь?
– Ты уже пятый раз спрашиваешь. Сам-то как?
– Я – нормально.
– Ну, и я тоже.
Ше-Кентаро дернул плечом и почему-то вдруг усмехнулся. Нечасто ему доводилось ездить в двухместном спортивном «Векторе» с форсированным движком и эксклюзивной отделкой салона под мортовую шкуру. Если честно – первый раз. Сиденья в салоне широкие, мягкие и удобные, как будто сделаны по мерке, точно под твою задницу. Мотор работает негромко и ровно. Нетрудно представить, до какой скорости можно разогнать машину на ровном шоссе, если даже по разбитому проселку она мчалась так, что свет ослепительно ярких фар с галогенной подсветкой лишь на миг выхватывал из мрака столбы старых телефонных линий и полусгнившие остовы мертвых деревьев. И при этом почти не чувствовалось толчков – рессоры выше любых похвал. У Ше-Кентаро в гараже стоял подержанный «Рознич» второй модели, и у Ону ни разу даже мысли не возникало сменить его на что-нибудь более современное и мощное. Восторга и благоговения перед красивыми автомобилями Ше-Кентаро не испытывал, и, только оказавшись в кресле роскошного «Вектора», Ону впервые, к собственному удивлению, испытал пьянящее ощущение скорости и острое чувство досады из-за того, что хозяином ее – не машины, а скорости! – был не он, а сидевший за рулем Слизень.
Хотя не исключено, что причина восторженного состояния Ше-Кентаро заключалась еще и в том, что без малейшего страха, даже без ощущения тоненьких коготков, царапающих в груди, смотрел он в темноту, обволакивающую машину подобно гигантскому кокону. Ни огонька вокруг, только полосы света, пляшущие впереди по неровной дороге, по контрасту с которыми мрак казался еще более плотным и – по старой привычке хотелось сказать – зловещим. Но нет, Ше-Кентаро не чувствовал знакомых признаков близящегося приступа никтофобии, неотвратимого, как сама смерть, которая всю жизнь следует за тобой по пятам и только ждет подходящего случая. И сколько Ону ни вглядывался во тьму, он не видел знакомых размытых силуэтов призраков Ночи, хотя, когда они выезжали, Ше-Кентаро был уверен, что эти твари будут неотвязно следовать за машиной. Призраки были полноправными властителями Ночи. Их можно обмануть, отогнать на время, порой даже можно попытаться договориться с ними, но никогда еще Ше-Кентаро не чувствовал себя полностью свободным от страха, который жил в нем, даже когда Ону старался не обращать на это внимания.
Случалось, Ше-Кентаро не замечал своего страха, но даже тогда он не исчезал, а только прятался в самые темные, потаенные глубины души, чтобы снова выпрыгнуть наружу, как только представится такая возможность. Сейчас Ше-Кентаро упивался полной, абсолютной, безоговорочной победой над страхом, над призраками Ночи, да и над самой Ночью заодно. Подставляя лицо под струю холодного воздуха, врывающегося сквозь приоткрытое окно, Ону испытывал эйфорическое блаженство, экстатический восторг и замешенную на легком безумстве радость, прекрасно понимая, что все это продлится недолго. До тех пор, пока действует стимулятор, что дал ему Слизень.
Не испытав действия нового стимулятора, Ше-Кентаро ни за что не согласился бы ехать в район заброшенных поселков, расположенных в пяти часах езды от Ду-Морка. Тем более что Слизень не желал ничего толком объяснять – куда? зачем? – а только знай себе твердил, что дело, мол, чрезвычайно важное и отлагательства не терпит. Самое интересное, что Ше-Кентаро даже не удивился, когда Слизень неожиданно позвонил ему на мобильный телефон.
– Откуда это? – спросил с подозрением Ше-Кентаро, разглядывая продолговатую розовую полупрозрачную капсулку, что положил ему на ладонь Слизень.