НА ИЗЛЕТЕ, или В брызгах космической струи
Шрифт:
Вечером напомнил о своем предложении двухнедельной давности. И снова меня не поддержали. Странно… Оба брата работали художниками во Дворце студентов «Гигант» и ежедневно тратили по три часа на дорогу. Понял лишь Тамару – в новой квартире ей, конечно же, жилось проще. Но и там у нас всегда под рукой была горячая вода – в баке на газовой плите. Странно…
Съездил в военкомат. Мои документы все еще не пришли и придут не раньше, чем через месяц. Еще месяц «на нуле». Бред какой-то…
Дома объявил, что уезжаю в Москву.
Сработало. Наутро родители сообщили, что мое предложение принято, и я могу хоть сейчас приступать к работе. Тут же взял ключи и поехал на рекогносцировку. Жаль, что сообщили поздно – поехал бы с братьями. Но, трясясь в переполненном транспорте, представил, что же творится в утренние «часы пик».
Для начала пошел во Дворец студентов навестить братьев на рабочем месте. Мастерская художников оказалась примитивным подвалом, заваленным хламом. Оказалось, это не хлам, а «расходный материал». Братья вытаскивали подходящих размеров подрамники, смывали старые рисунки и по эскизам делали новые. Работа кипела. Сновали какие-то личности, выдающие указания и очередные эскизы. Понял, что пора убираться.
Подходя к дому, на лавочке, что у «асфальта», увидел Милочку Полонскую с детской коляской… «Асфальтом» у нас называли асфальтированную крышу заглубленной трансформаторной подстанции, расположенной по соседству с надворным туалетом. Крыша возвышалась над землей больше, чем на метр, но рядом всегда была лавочка, с которой мы, местная мелюзга, легко попадали на асфальт. Во что только здесь ни играли. Поблизости не было окон, которые можно нечаянно разбить мячом. Девочки рисовали свои квадратики и прыгали. В общем, все были при деле. Но самой интересной забавой были прыжки на металлический люк-вход в помещение станции. Когда все прыгали друг за другом несколько минут подряд, грохот стоял неимоверный. И никто нас не останавливал, потому что здесь мы никому не мешали…
Милочка Полонская… Помню, как много лет назад в нашей квартире возник переполох. Сначала вошла мама с тетей Ноной – нашей соседкой с первого этажа. Тетя Нона держала какой-то сверток, который все долго не знали, куда пристроить. Наконец его положили прямо на папин письменный стол и развернули. К моему удивлению, в свертке оказалась маленькая девочка. Это и была Милочка. Потом вошла мама тети Ноны – Мария Григорьевна.
Пока взрослые куда-то ушли, я смотрел на девочку. Вдруг она открыла глазки и посмотрела на меня. Потом смешно сморщилась и начала тихонько хныкать.
– Мама-мама! – закричал я, – Скорей все сюда! Девочка смотрит и плачет!
– Что ты так кричишь? – спросила тут же возникшая тетя Нона, – Мы уже идем. А девочку зовут Милочка, – сообщила она имя девочки.
– Мама-мама, – обратился уже потихоньку к матери, – Значит, ее зовут Людочка-Милочка?
– Да. Я тебе уже говорила, – почему-то сердито ответила мама.
Вскоре посреди комнаты на двух немецких стульях поставили корыто и налили в него теплую воду. Потом
– Какая прелесть. Куколка… Даже фигурка совсем другая… Что значит девочка… А у меня эти мальчишки… Так хочется девочку, – причитала мама сквозь плеск воды. Я и не догадывался, что через три месяца у меня появится младший братик. И мама снова будет огорчена, в этот раз – на всю оставшуюся жизнь. А тогда вдруг стало так обидно. Значит, мама нас с Сашкой совсем не любит, раз хочет девочку. И мне захотелось плакать.
Но тут Милочку принесли в большую комнату и положили в мою кроватку. Этого только ни хватало. Похоже, мама хочет обменять нас с Сашкой на эту противную девчонку. И я горько заплакал от обиды.
– Что случилось? – удивленно спросила мама.
– Мама, а где я буду спать? Я же не помещусь с этой противной девчонкой.
Взрослые вдруг рассмеялись. Мне же было не до смеха.
– Успокойся, сынок. Милочка поспит немножко. А потом мама возьмет ее домой. У нее есть своя кроватка. Что ты так расстроился? – успокаивала мама.
– А что она у нас делает? Пусть сейчас же идет домой.
– Она у нас в гостях. Ее маме и бабушке надо уйти. Вот Милочка у нас пока побудет. А они вернутся и возьмут ее домой.
– А ты не отдашь им меня с Сашкой вместо Милочки?
– Глупенький, разве я вас отдам кому-нибудь, – успокоила меня, наконец, мама.
Вечером Милочку действительно забрали. И я успокоился окончательно. Но на следующий день все повторилось. А дня через три уже нисколько не боялся, что нас обменяют. И мне даже понравилась Милочка, потому что она так хорошо спала в моей кроватке, что впервые захотелось, чтобы у меня вдруг появилась такая сестричка, только постарше, чтобы с ней можно было играть…
И тут я вспомнил о настоящей Людочке-Милочке, которая была Людочкой, а не Милочкой. Именно с того момента захотелось, чтобы Людочка непостижимым образом вдруг стала мне сестричкой и переселилась к нам. Только ей я готов уступить свою кроватку насовсем. Только ей отдал бы все свои игрушки. Только для нее готов сделать все, что попросит.
И действительно, вскоре большая часть моих игрушек, привезенных из немецкого лагеря, перекочевала к Людочке…
А Милочка росла, росла и вот она передо мной – молодая мама такой же крошки, какой помню Милочку…
Но едва направился к Милочке, вышла тетя Нона, и женщины куда-то спешно удалились, толкая перед собой коляску. Маму Милочки узнал сразу, несмотря на то, что она сильно изменилась. Я увидел в ней Марию Григорьевну, но в том ее возрасте, когда они приносили к нам в гости маленькую Милочку.
Я перешел мостовую, вошел во двор и сел на опустевшую лавочку. Да-а-а… Нет уже Марии Григорьевны, нет ее импозантного мужа, нет половины жителей нашего старенького дома, кого, так или иначе, сохранила память. Смерть поглотила всех…