На изломе
Шрифт:
Петр не выходил из застенка, чуть не через час донося царю о новых и новых показаниях.
Возвращаясь домой, он говорил отцу и брату:
— Конец теперь Милославским! Государь чует, откуда ветер дует. Слышь, Авдотью уже с верху отправили, одна Наталья Кирилловна осталась. За нею сила. Быть ей женою государя, нашею царицей…
IV. Поворот на новое
Ладаном и нагаром от свеч пропитан весь воздух в покоях боярыни Морозовой. В моленной ее тихо, душно. Горят лампады и свечи перед иконами, курится ладан. Дневной свет едва
— Оох, горе мне, грешнице!..
Наконец, после трех часов непрерывной молитвы мать-домочадица, Анна Амосова, поднялась с колен первая и, покрестившись, крадучись вышла из моленной.
Следом за нею, друг за другом, стали вставать с колен усердные инокини и выходить в смежную горницу, обращенную теперь в трапезную.
Последнею поднялась Морозова. Прекрасное лицо ее было изнурено, на лбу выступил каплями пот; она подняла для крестного знаменья руку и застонала от боли, но тотчас нахмурилась и насильно вытянула руки дважды.
В эту минуту к ней неслышно подошла старица Меланья.
— Феодора, почто страдаешь? — спросила она.
Морозова вздрогнула, оглянулась и тотчас ответила:
— Потрудиться хочу во славу Христа!
— Мало ли трудишься? — с упреком сказала Меланья.
— Пострадать хочу!
— Гордые мысли, суета! — строго остановила ее Меланья. — Захочет Господь и пошлет, а без Его воли самой не след тщиться. Гордыня это! Вот и власяница твоя. На что?
Она указала рукою на рубаху. Морозова потупилась.
— Я никому ее не казала. О ней не говорила. Коли видел кто, не моя вина. Не горжусь я этим!
Меланья покачала головою.
— А тело изодрано и гниет, и в крови!
— Мать Феодора, — сказала, входя, инокиня Марфа, — сестрица твоя Евдокия Прокофьевна прибыла.
— Сейчас!
Лицо Морозовой осветилось приветливой улыбкой. Она любила сестру, по мужу княгиню Урусову, и видела в ней свою верную ученицу и страстную заступницу.
Евдокия порывисто бросилась ей навстречу, преклонила колени и поцеловала ей руку; Морозова благословила ее, подняла и ласково поцеловала.
— Ну что, сестрица, что, желанная моя, с чем пришла?
— Плохие вести, сестрица! — ответила Евдокия. — Слышь, государь решил на этой люторке, дочери антихристовой, жениться. Нет теперь у тебя ни заступы, ни силы!
Морозова тихо улыбнулась.
— Благословил бы Господь венец мученический принять только!
— Я тебя теперь, сестрица, не оставлю! Так и сказала мужу своему. Пусть будет что будет!
— Ты?!
Лицо Морозовой озарилось неземным счастьем.
— Ты, моя пеночка, ты, моя голубица! Тебе ли искус такой?
— Я решила, решила! Ты только подкрепи меня, если малодушество выкажу!
Морозова страстно обняла сестру свою.
— Ну, пойдем теперь в трапезную! — сказала она. — Чай, истомились мои старицы.
Они вошли. В трапезной за столом в унылом молчании сидели инокини.
— Кушайте, сестрицы, кушайте, милые! — сказала всем Морозова, а сама, взяв мису, пошла к столу нищих и стала оделять их пищею.
— Милостивица наша! Благодетельница! Мати убогих и сирых! — гнусили они на разные тоны, а Евдокия глядела на свою сестру и умилялась душою.
Морозова оделила нищую братию и сказала келейнице:
— Приведи, милая, мне Ивашу!
Она удалилась с поклоном и скоро вернулась с хорошеньким мальчиком лет десяти.
Морозова обняла его и жарко поцеловала.
— Ну что, мой птенчик, — нежно заговорила она, — хорошо почивал, миленький?
— Хорошо, матушка! — ответил Иваша. — Видел я во сне высокие хоромы да светлые: Вошел я туда, а меня некий светлый муж взял за руку и говорит: пойдем, Иваша, я покажу тебе такое ли чудесное! Тут я проснулся, и муж исчез.
Морозова упала перед ним на колени.
— Сын мой, Ивашечка, отчего мне такие сны не снятся?
— Потому душа у него ангельская! — наставительно сказала Меланья.
Морозова обнимала сына и не знала, как ласкать его, а Евдокия смотрела на него и говорила:
— Боже мой, Боже мой! Да как же мне не идти по следу твоему, сестрица! У тебя рай тут, боголепие, покой и тишина! О, не надо мне этих царских да боярских утех. Срам на миру!
Морозова кивнула ей головою и, не поднимаясь с пола, сказала:
— Близится час судный, сестрица! И там разберут, кто праведный, кто виновный. Недолго владычество антихриста. Пожди, протрубит труба ангельская, и все содрогнутся! Знаменья Господни о том свидетельствуют, а им все гусельки да сопели!..
В трапезную вошел Терентий. Он истово помолился на иконы и потом поклонился всем.
Теперь у Морозовой он был свой человек. Дня не проходило, чтобы он не побывал у нее, принося с собою, как и Урусова, дворцовые новости. День он считал бы не в день, если бы не повидал боярыни, не послушал бы ее пылких речей, обличений, не отдохнул бы у нее душою.
— Всякому свой крест положен, — говорила ему боярыня, — тебе при царе быть надо, и ты не беги. В миру-то, поди, еще больше искуса. Бес-то тебя и так, и этак пытает, а ты борись!.. Ну, что жена твоя?
Терентий угрюмо махнул рукою.
Да, коли была бы промеж них любовь, может, он и уговорил бы ее, а теперь она его и не слушает, да и ему-то мерзко. Белится, румянится, что гроб повапленный [29] .
Действительно, с женой он разошелся.
Она словно примирилась со своей горькой участью и что ни день ездила на верх, в царские терема. Там, сойдясь с царевнами, она без устали жаловалась на свою горькую долю, на свое соломенное вдовство.
29
Повапленный (церковнославянск.) — окрашенный снаружи. «Горе вам, книжницы и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты». (Евангелие от Матфея, 23.27).