На краю чужого мира
Шрифт:
— Твою мать, Василько, — прошипел он сквозь зубы, на которых языком нащупал пару свежих сколов. — Ты не мог предупредить, что будет так плохо?
Ему, естественно, никто не ответил. Но это было неважно, звук хриплого сорванного голоса придал боярину сил. Дорого ему встала охота на серебряного духа, и он еще даже не представлял, на сколько. Ползая на коленях, он собрал все до единой пластинки с рунами и запихнул их в карман грязного, порванного в двух местах, плаща. Кое-как поднявшись и ухватив ранец за лямку, он, пошатываясь, отправился обратно к своему убежищу. Причём в десятке шагов он обнаружил здоровенную тушу крушилы, у которого исчезла правая половина тела. Знакомство с призрачным пламенем Горыныча — это приговор. Туша его смердела, в огромной, уже переставшей кровоточить ране, копошились какие-то насекомые, мелкие зверьки отрывали по куску и уносились в темноту. Если бы дракон не был в таком плачевном состоянии, Бельский бы воспользовался
Михаил на одной силе воли преодолел полторы сотни метров до убежища и, ввалившись в комнату, рухнул у ещё горящей лампы, но и та грозила погаснуть, чтобы следующие несколько часов накапливать энергию, разлитую вокруг. Приказав Горынычу вернуться в ловушку, Бельский, словно паралитик, дергая плохо слушающимися руками, кое-как сумел развести костер. Солнце село, и в духовом мире резко похолодало.
Как ни странно, мясо, запечённое сутки назад и упакованное в листья, было ещё вполне съедобным, и Михаил, насадив его на ветку, разогрел прямо над огнём. Не связываясь с ножом, боярин вгрызся в килограммовый кусок, отрывая жестковатые волокна, которые застревали в зубах. Но сейчас ему было плевать на это, ему требовались силы. Где-то вдалеке раздался злобный потусторонний вой, похоже, проклятый волк вышел на охоту. Михаил дожевал последний кусок, положив рядом с собой самострел, и выпустил сокола, которого усадил на обломок стены и приказал следить за всем вокруг, в случае опасности, предупредить. Спать хотелось неимоверно, но делать это нельзя, нужно дотянуть до утра, провести слияние с Горынычем, который частично успеет восстановиться, и добраться до имперской заставы внутри зверодуха, приземлиться в холмах за огородами и дойти ножками последние полкилометра.
Лучший способ убить время и не вырубиться — это разобраться с тем, что он получил в результате мучений. Усевшись поудобней и вытянув замёрзшие руки к огню, Михаил направил свой внутренний взор к родовому духу. И тут его ждало первое потрясение — духа не было. Вообще не было, он так и не смог нащупать сознание существа, которое ощущал каждый день на протяжении двадцати лет. Шок, страх, растерянность, паника — вот то немногое, что боярин Бельский ощутил, когда понял, что остался один. Он попытался призвать шпагу, но правая рука осталась пустой. Михаил снова взялся шарить внутренним зрением в поисках пропажи, но не находил ее. Зато обнаружил нечто очень странное — весь его организм был пронизан странными энергетическими каналами, сплетающимися в центре груди в шар, размером с детскую голову. Он переливался тремя невероятно насыщенными цветами. Основным было серебро, потом шло золото, ну и завершало всё истинная тьма. От этого шара по всем каналам бежали искорки энергии того или иного цвета, они смешивались и через мгновение снова расслаивались, двигаясь к своей, неизвестной Михаилу, цели. А ещё Бельский ощутил силу этого сгустка энергии, большую силу.
— Спокойно, — произнёс он вслух, — спокойно, боярин, что мы имеем? Дух исчез, а с ним, возможно, и все умения, но контроль над зверодухами остался, значит, уже что-то. Одно пропало, но появилось что-то новое, невиданное ранее. Оно сильное, могучее, я чувствую его энергию. Нужно только понять, как этим пользоваться.
Решил начать с простого — чёрный болт. Он, не открывая глаз и используя внутренне око для наблюдения за шаром, вытянул вперёд левую руку и попытался призвать мысленно сгусток тьмы и придать ему форму небольшого болта для самострела. Искорки тьмы в канале ожили и устремились к руке. Их было две или три. В центре ладони они слились в одну, образовав сгусток, который почти сразу вытянулся в небольшой болт, сантиметров десять длиной. Михаил открыл глаза и посмотрел на ладонь. Что ж, его сила осталась с ним. Да, дух ушёл, она превратилась во что-то иное. Он закрыл глаза, мысленно коснулся этого болта и отправил его в полёт прямо в стену, которая была перед ним. Чёрная молния, со свистом разрезав воздух, впилась в преграду, после чего прошила её насквозь и унеслась куда-то в ночь. Михаил прекрасно видел отверстие, образовавшееся в стене, оно было сантиметров пять в диаметре и оплавлено по краям. Что сказать? Всё стало чуть сложнее, но Михаил чувствовал, что теперь он может куда больше. Нужно научиться эту силу контролировать, и применять куда как шустрее, а не как сейчас, пять минут на болт. То, что он сделал, в белоградской империи, называлось чарами, а люди, которые их творили, чародеями, в западных королевствах — магами, на востоке — колдунами. И были они всего лишь сюжетом сказок. Несмотря на родовых духов, чародеев и прочих не существовало, во всяком случае, до сегодняшнего дня.
До рассвета ещё далеко, спать нельзя, оставалось тренироваться. И он тренировался. Когда верхушки деревьев приласкало солнце, Михаил поднялся на ноги, нужно возвращаться.
Зверодух за восемь часов набрался сил. Михаил, с трудом шевеля ногами, добрался до поляны вполне приличных размеров, которая годилась для взлёта такого немаленького существа, как дракон. Её нашёл сокол всего в полукилометре от убежища, но путь этот дался Бельскому тяжело. По руинам вообще ходить непросто, а в таком состоянии — уж тем более. От встречи с серебристым он отошёл, но вот занятия чарами не прибавило ему сил. Отозвав сокола и загнав его обратно в ловушку, Михаил выпустил Горыныча и, прикоснувшись рукой к груди, провёл слияние. Здесь, как и с общением со своими подручными, проблем не возникло, все прошло легко и непринужденно. Теперь бы только не выпасть из чрева дракона, когда лететь будут… Получив приказ, Горыныч без труда поднялся в воздух. Минута — и вот он над кронами деревьев. Разгон — и зверодух на мощных крыльях устремляется к горам и реке. Бельскому хотелось подняться повыше и посмотреть на остров с высоты птичьего полета. Но он отринул эту мысль. Падать с тридцати метров на густые кроны, и с высоты в пару километров — это разные вещи. Первое давало хоть какой-то шанс спастись, второе — нет. По прямой до заставы оказалось не так уж и далеко. Спустя пять минут, заложив круг, чтобы не лететь над крепостицей и не нервировать дозорных, Горыныч приземлился за одним из холмов, от которого всего с километр до заставы и сто метров до дороги, которая вела в шахты, где добывали духово железо. И снова везение, стоило ему выйти на неё, как он услышал топот копыт. Лошадей на острове не было, и телеги таскали разводимые тут животные, похожие на лосей, назвали их алтзе. Для верховой езды они совершенно не годились из-за горбатой спины, а вот для того, чтобы таскать повозки, работать на полях, вполне.
— Здравия желаю, ваше сиятельство, — крикнул возница, признав Бельского.
Михаил обернулся, мужика этого он видел, только вот, как зовут, не мог вспомнить. Да и не был уверен, что его вообще ему представляли.
— Ох, и видок у вас, — выдал он, разглядев, в каком состоянии находится боярин. — Садитесь-ка в телегу, а то помрёте, до заставы не дойдя. Вы вообще, как тут оказались-то? Вроде по руинам шастать уходили, или заблудились?
— Спасибо, Семён, — наконец, вспомнив имя, поблагодарил Михаил и с трудом вскарабкался на телегу, гружённую какими-то мешками, с не слишком мягким содержимым. — А как попал… Прилетел, — решил сказать он правду.
— Ну, вы скажите, — рассмеялся возница. — Так уж и признайтесь, что заблудились и вышли за посёлок.
Михаил промолчал. Семён же решил, что благородный не хочет признавать, что заплутал, довольно улыбнулся и, наконец, тронул впряжённого в телегу алтзе.
Надо сказать, ехать на телеге было не так уж и комфортно. Колеса тут были обычными, какими пользовались в империи лет двести назад, обод, спицы, втулка, всё деревянное, рессоры просто отсутствовали. Так что, лёжа на жёстких мешках и считая колдобины, Бельский материл идею — лучше плохо ехать, чем хорошо ковылять. Каждый метр отдавался болью в теле, которому за последние сутки сильно досталось. Лучше бы он пешком топал, хоть не так больно.
Спустя десять минут телега, почти добравшись до заставы, начала притормаживать.
— Ваше сиятельство, приехали, — позвал Семён Бельского. — Мне дальше к кузнецу, если вам, конечно, к барону Шталену не нужно.
— Спасибо, — слезая с телеги, поблагодарил Михаил. — Тяжко мне пришлось последние сутки.
— Да по вам видно, — хмыкнул возничий. — Плащ порван, одежка тоже, да и грязное всё, досталось вам. Ладно, ваше сиятельство, отдыхайте. Думаю, банька всё поправит.
— Где эта банька? — усмехнулся Бельский и потопал к воротам, до которых оставалось метров десять.
Дозорный на вышке проводил его любопытным взглядом, в воротах со стороны реки вообще никого не было. Слишком мало в поселении людей, чтобы держать стражу везде. Днём дежурили в урезанном составе, одна башня на реку, вторая, смотрящая на лес, и человек на воротах с противоположенной стороны к заставе.
Михаил ковылял по крепости. С каждым шагом становилось всё тяжелее. А ещё появился жар, всё тело горело, оно словно поняло, что он добрался до дому, и решило, что пора сдаваться.
По лестнице, ведущей к его квартире, Михаил в прямом смысле вполз. Открыв дверь, он шагнул через порог. Ноги подкосились, всё вокруг поплыло, и Бельский рухнул на пол, сил больше ни на что не осталось.