На краю Дикого Поля
Шрифт:
– Кузнечный цех план прошлого месяца выполнил с излихом, потому как железо из литейного цеха получаем всё лучшего качества. Это утешает. Белое оружие у меня работают уже двенадцать кузнецов. Стволы рейтарских пистолей ладим по двадцать два за смену. Остальное всё по прежнему.
– Коротко и по существу. Теперь слово Орлику Ильичу.
– Значит так: колёсных замков мы ладим до десятка в день, но чаще бывает меньше. Кремнёвые замки пока не получаются, но думаю, скоро получатся. Два мастера на этом деле сидят. Но, как мы с тобой, Александр Евгеньевич, говорили, нужно будет открывать новый цех: сборочный. Там замки, оружие и прочие вещи будут
– Спасибо за предупреждение, Орлик Ильич, пока новой работы нет, но сам понимаешь, под богом ходим... Пока нет начальника химической лаборатории послушаем начальника Особого отдела. Прошу, Евгений Петрович.
– У меня, товарищи, короткое предупреждение: на днях мы взяли человечка, что работал на поляков. Собирал он сведения о руководящем составе нашего завода и об их семьях. Ещё раз прошу о подозрительных людях и о подозрительных расспросах сообщать мне. На кону не только ваша жизнь, но и благополучие ваших близких. У меня всё.
– Раз начальник химической лаборатории не пришел, значит у него что-то слишком важное. Не таков Иван Васильевич, чтобы пропускать важные совещания. Сам его посещу, выслушаю и поставлю задачи. А теперь возьмите карандаши, приготовьте блокноты, и слушайте задачи на следующий период. С утра я совершил традиционный обход завода, переговорил с начальниками смен, и двинулся в заводоуправление на совещание.
– Александр Евгеньевич, почти все уже собрались, только начальник химической лаборатории задерживается.
– доложил мне секретарь.
Секретарём у меня служит средний сын князя Мерзликина, причём об их родстве я узнал только придя к ним очередной раз в гости. Парень честно прошел испытания вместе с семью другими ребятами, и как лучший, пошел ко мне в секретари. Остальные отправились помощниками к начальникам цехов и лабораторий.
– Видимо философский камень сварганили, не в курсе, Родион?
– Скорее уж очередное мыло - усмехнулся секретарь.
– Ну да ладно. Как прибудет, пусть без доклада сразу входит. Вопросов много, тянуть времени нет.
Кабинет у меня просторный, у нём целых три окна, застекленных мутным стеклом, с жёлто-коричневым отливом. Зато это самые большие застеклённые окна на всей Руси, а может и в большей части Европы. Стекло это с нашего стекольного завода, но работает там только одна печь, и пока листовое стекло не производит, хотя заказов уже почти на семьсот рублей. Но мы денег не берём, ждём когда стекловары добьются нормального качества: в смысле, чтобы сквозь стекло было хорошо видно, и чтобы посторонним был только отлив, а не цвет стекла целиком. Сейчас печь варит стекло только на посуду для лабораторий. Со стекловаром получилось интересно: у князя Мерзликина был старый вой по имени Акакий Рожон, который в своё время попал в плен к татарам, и они продали его венецианцам. Шесть лет Акакий проработал на
Поздоровавшись с присутствующими я прошел на своё место во главе стола и уселся в кресло.
– Ну что, товарищи, начнём совещание?
Гул подтверждения пролетел по кабинету.
– Тогда, как всегда, прошу казначея обрисовать картину за последнюю неделю. С места, Ефим Иванович, и сиди, пожалуйста.
Ефим Иванович Сороко-Ремизов, старый уже мужчина, ему за пятьдесят. Раньше был ключником у боярина Трубецкого, из северской ветви этой фамилии, а как стали у него силы иссякать, выгнал его дурак-боярин. Ефим Иванович мгновенно освоил арабскую цифирь, и теперь все выкладки делает исключительно ею. И метрическую систему он не только принял, но и добился от подчинённых чтобы они на службе пользовались только ей.
– За неделю мы потратили на уголь и другое сырьё, а также на оплату разных материалов, список коих, коли потребуется, тут же представлю, сто восемьдесят шесть рублей и сорок три копейки. За это же время мы произвели чугунных и железных изделий на сумму пятьсот шестьдесят девять рублей и шестнадцать копеек. Заказов, которые мы в состоянии удовольствовать, набралось на шестьсот десять рублей. То есть, мы работаем с большой прибылью. Однако у нас есть возможность значительно увеличить государевы доходы тем, что мы всё же начнём производить листовое стекло на продажу.
– Дрянное у нас пока стекло - возразил я.
– Уж какое есть. А раз люди готовы платить немалые деньги за такое, пусть платят. Настаиваю, чтобы этот вопрос был вынесен на голосование правления, тем более что почти все здесь.
– Как, товарищи, кто за производство стекла низкого качества, за которое готовы платить деньги?
Руки подняли почти все.
– Кто против?
Руку, кроме меня поднял лишь начальник механической лаборатории Орлик Ильич Оспищев. Ну с ним ясно: известный перфекционист.
– Принято большинством голосов. Ефим Иванович, тебе придётся озаботиться выделением потребных материалов и рабочих рук на это направление.
– Э-э-э... Вот так, сколько считаю нужным?
– Учитывая наши возможности, конечно.
– Тогда Акакий завтра же начнёт строительство ещё четырёх печей.
– А ты уверен, что такое количество продашь?
– Саша, а ты знаешь на сколько рублей у нас заказов?
– взрывается казначей.
Несколько фамильярно, конечно, но этой золотой голове я многое прощаю.
– На семьсот рублей, вроде.
– А не хочешь, почти на две тысячи? Золотом.
– Откуда столько?
– Помнишь в том месяце были тут литвины, чугунные изделия торговали?
– Помню.
– Потом они почти час с улицы на твои окна любовались, у меня за сорок копеек серебром бракованный лист выторговали, а вот вчера заявились с эдаким заказом.
– Понятно. Что там по расходам на лаборатории?
– В эту бездонную бочку ушло без малого семьдесят три рубля. Ждём татарского каравана из Стамбула, должны привезти особо точные весы и прочие приборы и вещества, даже боюсь сказать в какую сумму это выльется.