На краю моей жизни
Шрифт:
– Хорошо, что через рот, а не через ширинку.
– Я не задержалась и вставила свой комментарий, ожидая, что Сидни на меня шикнет, но она лишь расхохоталась.
– Сейчас это и правда выглядит забавно, но в тот момент последнее, что мне хотелось делать, это смеяться. Я была в ужасе.
– Не ты одна. Маргарет закатила истерику, когда Макс собрал ее вещи и выставил за дверь. Она минут двадцать ломилась обратно. Никакого самоуважения.
– Сидни рассмеялась до слез.
– Представь, парень выпирает тебя за дверь в одной юбке и лифчике, да я бы кастрировала его в туже секунду. А Маргарет нет, она ломилась в
– Мне даже ее жаль, может она на самом деле его так сильно любит?
– Я не знаю, Ари, но надо иметь хоть капельку гордости и самоуважения. Мой брат всегда предупреждает своих спутниц о том, что серьезные отношения ему не нужны. Но все, как одна надеются на то, что станут исключением и смогут его в себя влюбить. Бабы такие дуры.
– И то верно.
– Я задумалась, со стороны это выглядит довольно правдиво. Я сама видела эту картину и вполне понятно, что выпитое вино сыграло не малую роль, но...
– Но, Сидни, я не понимаю одного, зачем Макс побежал за мной? Он же говорил, что...
– Что не следует смешивать работу и личные отношения.
– Закончила за меня подруга.
– Я и про этот разговор слышала. Ари, прости, я не могу тебе всего сказать, потому что по отношению к моему брату это будет неправильно.
Почему-то ее слова заставили меня насторожиться, по инерции я начала грызть ноготь на большом пальце.
– Ари?
– Вдруг ни с того ни с сего серьезным тоном спросила девушка.
– Если то, что ты тогда сказала на вечеринке - было правдой, - как некстати на той вечеринке я была весьма откровенной. Поэтому все, что я тогда наговорила, было «чистой воды» правда.
– И ты действительно что-то чувствуешь к моему брату, то не сдавайся без боя. Макс, он замечательный, у него огромное любящее сердце, полное безграничной нежностью, которую он тратил только на меня и бабулю.
Глаза Сидни наполнились слезами и я невольно сжала ее руку. Ее розовые губки-бантики задрожали, ей потребовалась целая минута, чтобы собраться и договорить.
– Он боится чувств. Когда родители погибли - это разбило ему сердце. Макс закрылся в себе. Бабушке стоило огромных усилий, чтобы достучатся до него. Он не позволяет себе любить из страха потерять, поэтому и встречался с пустыми девушками, которые не вызывали никаких чувств и к ним не возможно было привыкнуть. Они лишь декорации.
Девушка одну за другой смахивает слезинки со своего лица, как тогда в первый день нашей встречи, она размазывает тушь по лицу. Я встаю с дивана и на кухне наполняю ей целый стакан ледяной воды. Сделав пару мелких глотков, она опускает руку со стаканом на свои колени и внимательно разглядывает воду. Мы сидим в полной тишине, и я замечаю, что Сидни перестает дрожать.
Когда она поднимает свое лицо и смотрит мне в глаза, я вижу, что она улыбается.
– Он все время говорит о тебе. И если по-честному, то он порядком меня достал этим.
– Она подносит стакан к губам, делает еще несколько глотков, а потом, наклонившись вперед, ставит его на кофейный столик. Я слышу тихий стук стекла об стекло, от этого по моей коже пробегают мурашки.
– Все время говорит: «Ариадна, то, Ариадна это... » или «Ты знаешь, что сегодня вытворила
– Ее слова вызывают на моем лице широченную улыбку, эта девушка словно ребенок. Минуту назад она рыдала, а сейчас смеется взахлеб, словно и не было этих слез.
– Ты мне нравишься. И Максу ты тоже нравишься, это его и пугает. Но ты чудо, Ари и моему брату бы безумно повезло, если бы ты была в его жизни. Ты была бы ему наградой за долгие годы душевного одиночества.
Я не знала, что ей сказать, да и что тут вообще скажешь. Эта милая девушка сейчас вывернула сразу три души на изнанку: мою, свою и брата. И я верю каждому ее слову. Мы долгое время сидели в тишине. И казалось, что каждой из нас было настолько комфортно и легко, что слова были не нужны. Но вдруг глаза Сидни нерешительно на меня посмотрели, она с минуту думала о чем-то, закусив нижнюю губу и нахмурив брови.
– А ты на самом деле ничего о себе не помнишь?
– Ну, можно и так сказать. Иногда я вспоминаю какие-то вещи, но это по сути мне ничего не дает. Я помню, что у меня был пес по кличке Апрель и что стены в моей комнате были выкрашены в два цвета: фиолетовый и бежевый. Или то, что у моего отца темно-синие глаза. Я не могу представить что-либо из этого. И порой мне кажется, что я сама все придумала, лишь бы помнить хоть что-то.
– Это так странно.
– И не говори. Словно мне то тут, то там попадаются кусочки пазла, которые по сути детали одной картинки, но ни одна из них совершенно не подходит к другой.
– Тебе страшно?
– Глаза Сидни были полны страха, казалось она поставила себя на мое место и теперь не может выйти из этого образа.
– Не особо. Мне нравится моя жизнь, я счастлива, у меня есть работа, Грейс. И единственная проблема, которая меня заботит это то, что я не помню, кем была. Но если я вспомню...
– Я замолчала, а Сидни сразу спохватилась и виноватым голосом заговорила.
– Прости, мне наверное не стоило спрашивать об этом.
– Нет, все в порядке. Правда я ни с кем еще не говорила об этом, но знаешь, я рада, что говорю сейчас с тобой о своей амнезии. Мне становится немного легче.
– Я просто не представляю, как ты справляешься.
– Мне помогают люди, которые рядом со мной. Грейс, ты и даже Макс.
– А что врачи говорят? Есть шанс, что ты все вспомнишь?
– Они не знают наверняка, но по идее я давным-давно должна была все вспомнить. Мой психолог говорит, что я сама закрылась от своего прошлого, подсознательно блокируясь от него.
– А ты что об этом думаешь?
– Я думаю, она права. Я пока не готова к этому, и возвожу все возможные стены, которые загородят меня от вспышек воспоминаний. Я не хочу возвращаться назад, даже с учетом того, что оставляю позади себя двадцать три года жизни, людей которые любят меня, людей которых я люблю и все, что, так или иначе, мне дорого.
Казалось, Сидни исчерпала все свои неловкие вопросы, но теперь эти вопросы возникли у меня, точнее всего один. Один единственный вопрос, заводивший мое любопытство до неописуемого уровня.