На краю Принцесс-парка

Ли Маурин

– Минутку, – ответила Руби, глядя на картину Дэйзи, висевшую над камином. Рисунок превосходно смотрелся в ультрасовременной квартире с высокими потолками, которая когда-то была верхним этажом зернохранилища. Руби с Мэттью были единственными жильцами этого многоквартирного дома, которые были старше пятидесяти лет, и Руби очень нравилось жить среди молодежи.

Гости часто выражали свое восхищение картиной Дэйзи.

Некоторые спрашивали у Руби, что всем этим хотел сказать художник, но она никому ничего не рассказывала.

Теперь О'Хэганов было слишком много – они не поместились бы внутри круга, и обеспечивать их безопасность стало чересчур сложно. Сейчас Руби беспокоилась за Гарри и Роберта, находившихся на набережной Темзы: в такую ночь события запросто могли выйти из-под контроля.

– Я что, буду встречать третье тысячелетие в одиночестве? – печально сказал Мэттью.

– Иду.

Руби переступила через порог балкона и закрыла раздвижную дверь.

– Так мы не услышим Биг-Бен.

– Ничего страшного. Внутри стало слишком холодно. Не беспокойся, мы не пропустим полночь.

Она положила голову на плечо Мэттью, и он тут же обнял ее.

– Я рад, что мы вместе, – прошептал он.

– Я тоже этому рада.

– Честно?

– Честно, – ответила Руби и удовлетворенно вздохнула.

Некоторое время они сидели в тишине, погрузившись в свои мысли. Слышался только шум города вдалеке. Пятнадцать лет с Мэттью были счастливым временем, даже очень. Они много путешествовали – и не только в Вашингтон к Бет или к родственникам, но и по всей Европе. Руби неоднократно думала об этом дне – о наступлении нового тысячелетия, – думала, доживет ли она до него и с кем встретит, если доживет. И единственным человеком, с кем бы она хотела быть рядом в этот момент, был Мэттью. Она мысленно поблагодарила Бога за то, что он позволил им дожить до этого дня вместе: Донованы и Уайты, а также Конни с Чарльзом и Дэниел Лефарж, муж Бет, – все уже умерли.

– Должно быть, осталось недолго, – пробормотал Мэттью.

Словно услышав его слова, весь мир внезапно взорвался шумом и радостными криками. Где-то зазвонили церковные колокола, им могучим хором вторили корабельные гудки. На другом берегу, а также на пирсе Кинге справа от них в небо взлетели тысячи фейерверков, через мгновение разлетаясь на миллионы звездочек. С балкона внизу донеслись крики и смех,

где-то рядом залилась истерическим лаем собака.

– С Новым годом, Мэттью!

– С Новым годом, Руби!

Они поцеловались – нежно, но без страсти. Какая может быть страсть в восемьдесят лет?

Шум продолжался – фейерверки, крики, пение… Весь мир праздновал наступление третьего тысячелетия.

Мэттью начал дрожать, и они зашли в комнату.

Раздался телефонный звонок – это была Грета.

– С Новым годом, мама! – почти пропела она.

– И тебя также, доченька, – ответила чрезвычайно довольная Руби.

К телефону по очереди подошли Мойра, Сэм и все пятеро детей, и каждый искренне пожелал Би и дяде Мэтту счастливого Нового года.

Затем позвонили Хизер с Дэйзи и Майклом, потом счастливый отец Брэндан, пьяный, как сапожник. Еще раз позвонил с набережной Гарри и рассказал, что они с Робертом возвращаются домой вместе с девчонками, с которыми только что познакомились.

– Они из Швеции, просто класс!

Все это время Мэттью смотрел телевизор.

Когда звонки наконец прекратились, он сказал:

– Пойду-ка я спать.

– Хочешь, я согрею тебе молока на ночь? – спросила Руби.

– Нет, спасибо. Я уже клюю носом.

Но у самой Руби сна не было ни в одном глазу.

– Спокойной ночи, любимый. Я скоро приду.

Она поцеловала Мэттью и проводила его, сгорбленного и немощного, взглядом. Ей вспомнился высокий темноволосый молодой человек в дешевом костюме, с которым она познакомилась в день окончания войны. Вздохнув, Руби пошла на кухню, но вместо молока налила себе еще один мартини, затем опять надела пальто и вернулась на балкон – смотреть на фейерверки, слушать перезвон колоколов и шум веселья. Ею вдруг овладело желание очутиться в толпе, танцевать и петь, праздновать эту неповторимую ночь. Ложиться в постель под теплый бок Мэттью, когда весь мир бодрствует и веселится, ей не хотелось.

Женщина подошла к двери спальни и прислушалась. Мэттью уже спал, тихо похрапывая. Руби решила, что никому не станет хуже, если она выйдет из дому на полчаса, заберется в самую гущу народа, обменяется с кем-нибудь рукопожатиями и поцелуями. Да, она была старушкой с пораженными артритом ногами, но пропускать праздник ей не хотелось.