На краю
Шрифт:
«Сессна» набрала скорость. Желудок Эммы сжался, когда самолет неожиданно взмыл в воздух, едва не задев крыльями верхушки деревьев. Она вцепилась в подлокотники и посмотрела в иллюминатор на густые джунгли внизу. Сотни миль зелени резко закончились полосой сахарно-белого песка, а затем они стали парить над сверкающим бирюзовым океаном.
Эмма тяжело вздохнула и через плечо оглянулась на Мика, чьи руки расслабленно лежали на штурвале. Она повернула голову в сторону кабины и позволила гулу самолета успокоить ее нервы. Бирюзовый цвет воды сменился на кобальтовый, затем стал цвета индиго,
С неба Филиппины казались тропическим раем. Но если спуститься чуть ниже, на высоту птичьего полета, то можно было увидеть обедневшие деревни, пострадавшие от ураганов порты и провинции, охваченные политической борьбой. Посол Коннер должен был решить все перечисленные проблемы, и, в первую очередь, первые две.
Эмме не нравилось все, что касалось ее босса, но она очень ценила тот факт, что, будучи не в США, Рэне Коннер большую часть своего времени проводила в добровольческих миссиях, представляя своего супруга. В рамках деятельности своей делегации, Эмма, доктор Дельгадо и Мик провели последние десять месяцев, перелетая с острова на остров, чтобы доставить вакцины, учебные материалы в самые отдаленные провинции страны и тем самым улучшить их санитарные условия. Куда бы они не отправились, всюду их ждали только положительные отзывы, в основном, благодаря Рэне. Жена посла была красивой блондинкой, свободно говорила на тагальском, а когда она улыбалась, то нравилась всем.
Но сегодня улыбка кинозвезды не работала.
Эмма взглянула на своего босса и заметила, как сверкает в солнечных лучах бриллианты в ее тонком кольце. Эмма не носила драгоценностей в миссиях доброй воли, ее пальцы украшало только одно маленькое серебряное кольцо, которое она купила в магазине серфинга в Санта-Крусе. Оно напоминало ей о поездке сразу после окончания школы, когда жизнь казалась яркой, сверкающей красками и полной разнообразных возможностей. Это было до ее первой работы в конторе. Перед ее первым увольнением.
До Хантера.
С тех пор она постоянно пыталась вернуть то чувство оптимизма, и Филиппины помогли ей в этом. Да, иногда она смотрела из окна своей квартиры в высотке в Маниле, ощущая в груди боль одиночества. Но, по крайней мере, теперь у нее появилась цель, чего ей не хватало в Сиэтле.
Раздался громкий хлопок, и самолет качнуло в бок.
— Что это было? — Рэне выпрямилась.
Нос самолета накренился вниз, затем резко поднялся вверх. Очки Рэне покатились по салону.
Эмма развернулась.
— Мик?
Но он был слишком занят тем, что ругался в микрофон, сначала на английском, затем на тагальском. Он вцепился в штурвал так, что пальцы побелели, а на приборной панели мигало слишком много лампочек.
Самолет еще раз резко потерял высоту. Желудок Эммы резко сжался. Цифры на приборной панели менялись с невообразимой скоростью. Кабина гудела и дрожала.
Мы падаем.
Ее охватила паника, когда она выглянула в иллюминатор и увидела, как приближаются джунгли.
— Мик, — закричала она.
— SOS, SOS, SOS! — он обернулся. — Сбой системы. Я собираюсь
— Куда? Как? — раздался голос Рэне, а джунгли все приближались.
Я умру. Я умру. Я умру.
Грудь Эммы сжалась, пока ее мозг боролся с мыслью о надвигающейся смерти. Этого не может быть. Желудок у нее сжался, и она так крепко вцепилась в подлокотники, что пальцы побелели.
Нет, нет, нет!
Самолет накренился на бок, и вместе с ним ее желудок сделал тошнотворный кульбит. Желчь поднялась к горлу, и она закрыла глаза, повторяя молитву, которую не произносила уже давно.
Радуйся, Мария, полная благодати…
Дельгадо что-то кричал на тагальском, Рэне вскрикнула. Эмма взглянула на Мика, который сражался с управлением. Этот мужчина славился своим спокойствием, но сейчас одна только его поза выражала отчаяние.
Сердце Эммы содрогнулось от ужаса. Она наклонила голову и попыталась представить себя в Маниле или Сиэтле или в середине пустыни Мохаве — где угодно, но только не в этом обреченном самолете, который мчался к земле.
Еще одно отвратительное снижение. Она подняла голову и увидела светлые белые облака на фоне синего, а затем оранжевую вспышку огня.
Самолет содрогнулся и все вокруг взревело. Эмма прикрыла голову руками и наклонилась вперед, прижав подбородок к груди. Она подумала о своем отце, обо всех людях. И поняла, что любит его. Ей очень сильно хотелось рассказать ему об этом, но теперь у нее больше не будет такого шанса.
Громкий хлопок. Еще один сильный удар. А потом оглушительный визг металла, когда они врезались в джунгли.
ГЛАВА 2
Эмме было больно.
Везде.
У нее болела голова. Шея. Плечо. Она попробовала пошевелиться, и лодыжку мгновенно словно опалило огнем.
Она заморгала в темноте. Нет, в сумраке. Показалась серая полоса света… из…
Где она, черт возьми?
Реальность словно ледяной водой окатила ее. Она дернулась вперед, только чтобы вскрикнуть от вспышки боли в голове.
Эмма закрыла глаза и попыталась дышать. Вдох. И выдох. Надеясь, что этот ужас исчезнет, но этого не произошло. Она разбилась. Они все разбились.
Она повернула голову и запаниковала, когда ее глаза попытались разглядеть что-нибудь во мраке. Пошарив вокруг, она попыталась найти какой-то смысл в своем призрачном мире. Ее руки наткнулись на подлокотники, коснулись чего-то металлического, а затем гладкого и изогнутого, что, скорее всего, было стеной кабины.
Значит, она по-прежнему в самолете или в том, что от него осталось. Было темно, но не совсем. Эмма повернулась к свету и невыносимая боль в лодыжке вынудила ее громко ахнуть.
Она закрыла глаза и подождала, пока боль отступит. Когда острая боль утихла, она снова попыталась медленно повернуться к тусклому свечению. Лобовое стекло самолета треснуло, но не разбилось. Все за ним было черного цвета с бледно-серыми пятнами.
Листья. Деревья. Они упали в джунгли, и те поглотили их.
«Мы разбились. Не могу поверить, что мы рухнули». Ее мозг пока отказывался принимать то, что подсказывали чувства. «Мы разбились, но я все еще жива».