На критических углах
Шрифт:
Опершись на его ладонь, Леночка поднялась, сорвала травинку и, покусывая ее, пошла вперед, затем обернулась, внимательно, словно увидев впервые, посмотрела на Комова и взяла его под руку.
XII. СВЕРХЧЕЛОВЕК
В авиации так повелось: пришел из авиашколы в полк, стало быть, ты «молодой» и до тех пор, пока не прибудет новое пополнение, год, а иной раз и два, так и будешь ходить в «молодняке», а пришло пополнение — и ты уже «середняк», а затем и «старичок».
В ночь на субботу были ночные полеты в сложных условиях, летали «старички».
В девять часов утра Астахова вызвали к телефону, в это время на лестничной клетке он чистил сапоги. После телефонного разговора Астахов вернулся раздраженный и, несмотря на то, что успел вычистить только один сапог, швырнул щетку и ногой загнал ее под кровать.
Сидя у окна, Бушуев брился. Намыливая помазком подбородок, он спросил:
— Что случилось, Гена? На лондонской бирже упал курс акций?
— Хорошо тебе, тюленю, острить, шкура у тебя толстая! — огрызнулся Астахов.
— Просто я в жизни, как и в воздухе, стараюсь не создавать больших перегрузок, — с невозмутимым спокойствием заметил Бушуев.
Заложив руки за голову и испытующе глядя на Бушуева, Астахов ходил по комнате.
Закончив бритье, Бушуев аккуратно вытер бритву и сказал:
— Ну, Гена, выкладывай твои мировые проблемы.
Астахов остановился около него и резко бросил:
— Мне деньги нужны, вот и вся проблема!
— Деньги? — удивился Бушуев. — Только вчера была получка.
— А что я получил на руки?!
— Вот память! Я и забыл, что звено старшего лейтенанта Астахова летает на горючем своего командира!..
— Глупая шутка!
— Сколько тебе нужно денег?
— Две тысячи…
— Ты, Гена, знаешь, что у меня есть деньги, я собирал на «Москвича», но передумал и решил покупать «Победу». Очередь моя подойдет в будущем году, и, конечно, две тысячи я могу тебе одолжить, но одно условие…
— Вексель и десять процентов годовых?! — перебил его Астахов.
— Дурак! — выругался Бушуев. — Я должен знать, зачем тебе деньги.
— Долг чести.
— Ты что, стал играть в карты?
— Нет. Я купил девушке подарок и дал слово заплатить семнадцатого. Сейчас она мне звонила — приходили за деньгами. Завтра последний срок.
Бушуев обнял за плечи Геннадия и, усадив его рядом с собой на кровать, спросил:
— А ты посылаешь матери деньги?
— Мама пока обходится, а мне не хватает…
— Не хватает?! Тебя же одевает, обувает и кормит государство!
— Ты разговариваешь, как обыватель…
— А ты бы отзывался поуважительнее об обывателе.
— Я говорю об обывательской точке зрения, — поправился Астахов.
— Женщина, давшая тебе жизнь, воспитание и, наконец, профессию, живет на четыреста рублей пенсии, а ты, ее сын, делаешь подарки стоимостью в две тысячи рублей! Я спрашиваю тебя,
— Побереги свои лекции о морали для другой аудитории! — бросил Астахов и, вскочив с кровати, подошел к окну. Помолчав, он повернулся и резко спросил:
— Деньги даешь?
— Денег не дам, — в тон ему ответил Бушуев.
— Да ты, Леша, пойми, — взмолился Астахов, — это же долг офицерской чести!
— У тебя своеобразное понятие об офицерской чести. Оставить без поддержки мать, закружить голову девушке и отвернуться от нее, незаслуженно оскорбить человека, любившего тебя, как сына, отличного техника, оберегавшего твою жизнь, сорвать боевое задание командира — все это можно, здесь молчит твоя человеческая совесть и офицерская честь. Но оказаться не хозяином слова в глазах взбалмошной, легкомысленной девчонки…
— Я не позволю тебе так отзываться о женщине!
— Вызовешь на дуэль?
— Дундук! — выругался Астахов и бросился на постель, положив ноги на спинку кровати.
— Ты же знал, что по приказу командира полка у тебя удержат стоимость горючего.
— Нет, не знал. Я сделал подарок раньше, чем случилась вся эта история с педалями руля направления.
Бушуев взял стул и, поставив его возле кровати, сел рядом с Астаховым:
— Помнишь, Гена, комсомольское собрание? Николаев сказал тогда: «…Я не могу, не имею права истратить себя на пустяки!» Очень точная и верная мысль! У меня эти слова не выходят из головы; жаль, что прошли они мимо твоего сознания. Ты не злись, потому что, когда человек зол, он слеп и ничего не понимает. Давай как старые товарищи, как друзья разберемся в этом вопросе.
— Ну? — глядя в потолок, произнес Астахов.
— Почему ты, Гена, растрачиваешь себя по пустякам? Ведь ты хороший, способный летчик. Сказать по правде, я завидую тебе. Не удивляйся, хорошая зависть — родная сестра соревнования. Ведь ты способен на большие, смелые дела и поступки, а вместо этого… Вот возьми хотя бы случай с техником Сердечко. Ведь это клад, а не человек! Левыкин отличный техник, даже изобретатель, но он и в подметки не годится Сердечко. В чем главное достоинство Остапа Игнатьевича? Самолет — это его хозяйство, и, как всякий рачительный, бережливый хозяин, он душу свою вкладывает в машину, бережет ее, заботится о ней. А ты оскорбил такого человека…
После столкновения с Астаховым Сердечко просил командира части о переводе в другой экипаж. Просьба его была удовлетворена, и техника назначили на самолет Бушуева, а Левыкина перевели на его место. С первых же дней работы в экипаже Бушуева Сердечко почувствовал себя хорошо. Отношения с новым командиром не требовали того нервного напряжения сил, которое было необходимо в общении со старшим лейтенантом Астаховым. Но отношения между Астаховым и Бушуевым накалились еще больше.
— Вот слушаю я тебя, Алексей, — с горькой усмешкой сказал Астахов, — и все, что ты говоришь, отскакивает от меня, как эмаль от кастрюли. Скучно. Ты вот выговариваешь, а мне вспоминается кривой, волосатый палец отца подле моего носа. Он так же, как и ты, скучно и длинно поучал меня, подкрепляя пальцем свои нравоучения. Я вот и от Лены сбежал от этого. Начиталась она романов. Ей нужен идеальный герой — чистый, как гигроскопическая вата, и прямой, как линейка. А я жить хочу весело! С песней! С ветерком!