На крыльях демона

Хелле Карина

— А тебе это нужно знать? — едко спросила она.

Я посмотрела одним глазом. Это было не так больно, как двумя.

— Да, не веди себя как эмо.

Я видела, что она хотела сказать, что это я веду себя как эмо. Но она подавила это. Первое слово всегда считалось сильнее.

— Раз тебе важно знать, мы расстались.

Я открыла другой глаз, чтобы видеть ее лицо лучше. Она упрямо выпятила подбородок. Она выглядела уверенно.

— Ты в порядке?

Она кивнула.

— Никогда еще не было лучше.

— Значит,

ты поступила правильно. Как он это воспринял?

Она рассмеялась и широко улыбнулась.

— Ему хватило наглости заявить, что он долго ждал, но так ничего и не получил.

— Какой же придурок, — сказала я, желая избить Лейтона.

— Настоящий придурок, — подтвердила она. — Так я и убедилась, что сделала правильный выбор. Он так злился, его лицо стало красным, он лепетал бред, говорил, что я никогда уже…

Я издала злой смешок.

— Этот мажор доиграется, и футбольная команда захудалого колледжа разобьет ему голову.

— Если ему повезет, — сказала она, гладя пальцем узор на моем одеяле. — А потом я сказала ему, что, видимо, противно, когда тебя так бросают. И я ушла. Ну, показала ему палец. И ушла.

Хоть моя голова болела, я склонилась и обняла Аду.

— Я тобой горжусь, — выпалила я, чувствуя себя странно эмоциональной.

Она фыркнула.

— Потому что ты так не умеешь, — но я видела, что она обрадовалась.

— Эй, послушай…

Меня перебил ужасный крик с первого этажа.

Крик нашей матери.

Мы на миг с ужасом взглянули в глаза друг другу, вскочили с кровати как можно быстрее. Я была только в длинной футболке, но это было не важно. Я никогда не слышала от мамы такой крик, и я молилась, что мы, спустившись, не обнаружим ее мертвой на полу.

Мы перепрыгивали по две ступеньки за раз, Ада крикнула:

— Мам!

— Девочки! — вопила она, звуча спокойнее, что меня обрадовало. Ее голос доносился из кабинета моего отца.

Мы поспешили туда. Дверь была открыта, мама стояла посреди комнаты, стопка бумаг была у ее ног, облака пыли поднимались, заметные в свете солнца, льющемся из окон, где были свернуты жалюзи.

Она стояла спиной к нам, застывшая, словно еще держала бумаги. Она смотрела на стены, и я тоже повернулась туда.

Кабинет отца был разрушен. На стенах были большие дыры, словно кто-то бил топором, куда попадал. Края дыр были в красном, такого же цвета были пентаграммы на стенах и потолке. Некоторые были размером с ладонь, некоторые — размером с колесо машины. Распятия, украшавшие комнату, были перевернуты. От этого мне стало еще страшнее. Было так жутко, что я содрогнулась и чуть не упала. Я впилась в край двери.

Ада и мама не смотрели на меня. Они смотрели на другое. Даже картины священников и религиозных фигур в рамках были искажены, их глаза вырвали, оставив черные нечеловеческие дыры.

— Кто это сделал? — шепотом спросила мама.

Ада тряхнула головой.

Только я знала, кто это сделал,

но я не могла этого сказать. Мои родители не поверили бы, что это была Эбби. Но они бы поверили, что я сошла с ума, обвинили бы меня и где-то заперли.

Словно услышав мои мысли, Ада взглянула на меня, еще держащуюся за дверь, пытаясь бороться с похмельем.

Она странно посмотрела на меня, словно пыталась что-то понять. Словно думала обо мне. И я подозревала, почему.

Я вскинула бровь и едва заметно покачала головой. Она нахмурилась и посмотрела на комнату и маму.

Я знала, что она думала, что я сделала это во сне. Может, я решила превзойти случай с лаком и украла банки с красной краской, а потом обрушилась на религиозные вещи папы.

Я посмотрела на свои ладони. На них не было следов краски. Как и не было на ногах или где-то еще. Вряд ли я бы так хорошо себя очистила. Мне стало лучше. Какие магазины были открыты в три часа ночи? В «Волгринс» не было краски. Может, стоило поставить в моей комнате камеру, чтобы я перестала быть козлом отпущения.

— Нужно вызвать полицию, — сказала я сдавленным голосом.

Мама медленно кивнула. Было очевидно, что она потрясена. Как и все мы.

— Где папа? — спросила я.

— В церкви, — сказала Ада, словно не верила своему ответу.

Я выпрямилась и прошла в комнату. Похмелье или нет, но кто-то должен управлять ситуацией, а мама с Адой этого делать не могли.

— Слушайте, думаю, нужно вызвать копов. А потом они закончат, и мы все уберем. Я не хочу, чтобы папа это видел.

— Но кто такое сделал? — повторила мама. Ее акцент стал сильнее от расстройства, она сильно напоминала Жуткую клоунессу. Странное смутное ощущение встрепенулось в голове, словно думать вдруг стало сложно, словно требовалось пробиваться через кучу слоев.

— Звони им, — сказала Ада, вырвав меня из этого и указав на телефон в кабинете. Она схватила маму за руку и повела из комнаты.

Я моргала, чтобы разбудить себя, а потом схватила трубку и набрала номер.

Полиция пообещала, что пришлют ближайшую машину, вернула трубку на место, и два крика раздались из кухни.

Что теперь? Я оббежала стол и вырвалась в коридор, босые ноги шлепали по паркету.

Мама с Адой были у стойки, смотрели на рукомойник. Я быстро добралась до них и застыла, поняв, на что они смотрят.

Широкие шкафчики под рукомойником были закрыты, из щелей и из-под них текла красная жидкость. Она медленно сочилась, собираясь алой лужей на полу.

Я надеялась, что там была пара открытых банок с краской, и они разлились. Но я понюхала воздух, и там не было запаха скипидара, а жутко пахло сырым мясом, этот запах меня уже много раз преследовал. Не знаю, почему я так наивно подумала, что кто-то разрисовал стены отца краской. Это была совсем не краска.

Это была кровь.

— Я открою, — сказала Ада, приблизилась и склонилась.