На крыльях магии
Шрифт:
Решение было неизбежно. После длительных допросов других девушек, которые также охраняли овец, и их матерей с Нидорис сняли обвинение в невнимании. Хуане было приказано позаботиться о том, чтобы ее дочь немедленно прошла посвящение. Несколько недель спустя Хуана с гневом хлопнула дверью госпожи Бирки, хотя никто не понял почему. Потом Хуана, устроила страшный скандал, когда Леатрис заявила, что хочет жить у госпожи Офелис, сочинительницы, как ее ученица.
Перед снегом пришла еще одна группа чужаков-торговцев, и лицо Асты, дочери Леннис, все в синяках, говорило о том, что ее мать была серьезно недовольна тем,
Эгил теперь был похож на кота в сыроварне. Осенью он начал учиться читать и писать, и все время, которое мог урвать от строительства домов, работы с мулами и возделывания нового участка матери, он посвящал урокам. И не только посещал все занятия, но и задавал множество вопросов.
— Почему у вас так много слов для таких простых вещей? — удивлялся он, — о любви, о беременности, о родстве и о времени месячной крови.
— А почему у вас так много слов об орудиях защиты? — парировала Арона.
Эгил мог часами говорить о мелких технических различиях, как будто они действительно имели смысл! Его легендарное высокомерие частично объяснялось чуждым акцентом и плохим знанием языка; однажды — только один раз — он приказал Ароне в присутствии Марис принести ему новую табличку, и хранительница записей надрала ему уши. Потом, словно он недоразвитый ребенок, она произнесла то же слово в повелительном наклонении и просительном наклонении. И видно было, как лицо его осветилось пониманием.
Оказывается, высокомерие Эгила объяснялось простым незнанием грамматики.
— А что это за маленькие слова в конце каждого предложения? — поинтересовался он во время седьмого урока.
— Они говорят, откуда ты знаешь то, что знаешь, —начала Арона и замолчала. Она вспомнила, что он каждое свое слово заканчивает частицей, означающей «это очевидно само по себе». Остальную часть дня она обучала его различиям, и хотя он по-прежнему предпочитал «высказывательное наклонение», как тут же назвала его Арона, постепенно он научился употреблять и другие. Одно наклонение даже заставило его рассмеяться.
— Арона! Неужели это окончание означает, что говорящий — отъявленный лжец? — И он несколько дней только его и использовал, смеясь про себя.
У него были все недостатки избалованной девушки.
Он оказался ленив, как кот, когда дело доходило до работ по дому, и все портил, пока госпожа Марис не пригрозила, что прекратит занятия. Но учился он очень быстро и скоро стал писать не хуже Ароны. И всегда был полон идеями, как курица яйцами.
— Когда я стану хранителем… — обычно говорил он. — Я позабочусь, чтобы эти старые легенды излагались справедливо и из них делались правильные выводы. Когда я стану хранителем, я отделю выдумки старух от фактов. Когда я стану хранителем…
Когда Соколиная Богиня отложит яйцо на деревенской площади!
Они часами спорили о деревенских легендах и преданиях. Хорошо, что Эгил никогда не станет хранителем записей! Он был поражен, например, тем, что Мирра-Лиса, о которой рассказывала Арона в пещере,
Однажды, в месяц таяния снегов, голод, холод и болезни вынудили старейших снова созвать всех на собрание. Небо ранней весны было затянуто облаками, и даже поздним утром воздух оставался сырым и холодным. Неподходящая погода для деревенского собрания. Арона, в промокшей юбке, в грязной обуви, шлепала по растаявшему снегу к новой конюшне. Людей слишком много даже для деревенского зала, а собрание может затянуться на целый день. Неслыханное дело для такого времени года!
Арона несла в кармане юбки несколько яблок и стопку глиняных табличек, чтобы записать очередной спор пришелиц с жительницами деревни.
Эгил догнал Арону, предложив:
— Позволь помочь тебе, красавица.
Волоски на руках Ароны снова встали дыбом, причину этого она не могла понять. Но было бы большой грубостью не принять его предложение!
— Спасибо, Эгил, — неохотно ответила она. Ветер с гор дул Ароне в лицо, когда она вслед за другими заходила во двор конюшни — единственное место в деревне, где все население могло собраться под крышей. Несколько девушек укладывали наверху камни на одеяла, чтобы защитить двор от возможного дождя. Везде были расставлены горшки с угольями, их тщательно охраняли, чтобы случайно не обронить огонь. Правда, они давали больше дыма, чем тепла.
Пять старейших вместе с волшебницей, которую звали Несогласной и которая теперь всегда вынужденно служила переводчицей, сидели на скамье под крышей, нависающей над частью двора. Они кутались в одеяла. Волшебница выглядела осунувшейся и состарившейся. Госпожа Марис тоже. Арона вытащила связку сена из груды и накрыла ее одеялом, чтобы сесть. Марис сидит По другую сторону собрания и тоже записывает, чтобы ничего не пропустить. Эгил сел рядом с Ароной и положил свои таблички слева от себя. «Для него удобно, — сердито подумала Арона, но для меня нет. Какой невнимательный!»
Вошла Хуана, дочь Гунтира, со своей семьей, но без Нориэль. Хуана выглядела торжествующей и рассерженной, Осеберг казался жалким. Он шел за матерью, но смотрел на толпу. Поймал взгляд Бритис и отвернулся. Бритис, у которой уже был заметен живот, ответила ему холодным взглядом и нарочно обняла Нидорис, дочь Эстен. Хуана посмотрела на Бритис и поджала губы, словно заметила таракана в супе.
Старейшая, Раула, дочь Милены, подождала, пока все оказались под крышей. Потом подняла веретено — древний символ власти председателя — и приказала начинать перекличку. Присутствовали почти все, за каждую отсутствующую женщину отвечала ее родственница. Затем старейшая заговорила.