На Крыльях Надежды: Проза
Шрифт:
Зарплата
Истинно, век наш есть век золотой ! Покупается ныне золотом – почесть и власть, золотом – нежная страсть. Деньги ныне в цене : почет достается за деньги, дружба за деньги; бедняк людям не нужен нигде. Ф.И.Карпов
Зарплата … какое сладкое слово! Плата за твой труд, твое напряжение, твое безделье, твое безразлично-унылое шатание изо дня в день по душному офису, твое лицемерие, твою корысть, твое поддакивание и подлизывание, твое перекладывание бумаг из папки в папку и часов жизни в мусорное ведро, твою подавленную, гниющую, выброшенную на задворки Вселенной индивидуальность … какое горькое слово! Вот она, перед тобой …
Сладко хрустящие, еще совсем недавно выпущенные из типографии цветастые бумажки с нарисованными на них циферками …
В этом твоем мире практически все можно купить за эти самые цветастые бумажки, не так ли? Вещи, чувства, слова, честь и совесть людей … даже, возможно, души некоторых из них - из тех, что идут дешево и оптом. Но ведь ты не какой-нибудь ужасный демон из преисподней, верно? Тебе хватит вещей и чувств … для начала. Пусть и дальше предложение формирует спрос.
Удивительный, необыкновенный, восхитительный мир! И почему же ты родился в нем только сейчас - и где ты был все свои прошлые разы? Впрочем, какое это теперь имеет значение! Вот она, твоя зарплата, совсем-совсем рядом … Сегодня будет славный день - один из твоих самых любимых и ожидаемых. Настоящее Событие! И вот ты уже мечтаешь, как будешь тратить честно или не очень заработанное … Какое это наслаждение - тратить … Покупать, покупать, покупать … потреблять, потреблять, потреблять. Наверное, если бы у тебя было в избытке этих самых бумажек, ты бы купил целую Вселенную … как жаль, что она не продается! Ты уже знаешь, что купишь в первую очередь, ты уже составил план … самый грандиозный План твоей жизни купли-продажи. Как странно, что он местами так схож с планами твоих сородичей по планете … неоригинальные и ублюдочные плагиаторы - вот кто они такие! Поскорей бы закончился этот нудный рабочий день - и настал час расплаты твоей зарплатой …
Как мудры твои коллеги по планете - у них уже даже создан универсальный прейскурант всего. Платы за любой грех и мерзость. Да-да, за любой из когда-либо совершенных ими. А ведь ты не будешь оригинальничать в этом деле, правда? Жаль, до сезонных скидок еще пока не дошло, но цены уже практически устаканились. Удивительный мир! И как бы ты только мог прожить в нем без этой самой зарплаты? Желающий продаться или продать находит хозяина или покупателя - а тот находит своего … Все покупают всех - за исключением кучки дураков, не желающих жить по единому негласному земному закону. Замкнутый круг - но разве ты его создал? Ты всего лишь родился в этом мире твоих предков … да и зачем тебе что-то менять? Покупать, покупать, покупать … продавать, продавать, продавать! С тех пор, как кто-то придумал деньги, это стало так просто … так естественно - так же, как получать свою долгожданную зарплату. И что бы ты стоил без нее … стоил как человек? Но зачем измерять твою ценность иным мерилом, когда есть деньги, и время твоей жизни уже заранее сконвертировано в них на долгие годы вперед … ведь в этом мире есть столько всего, что так хочется купить! На эту самую очередную зарплату …
Возьми же ее, не бойся. Ты ведь заслужил … за-раб-отал, верно? Это теперь твои деньги по праву - универсальное мерило человека. И с каждым годом его объем лишь растет - универсальный эквивалент твоей рыночной стоимости … и только теперь, получив эту новую зарплату, ты чувствуешь себя по-настоящему счастливым. Ты счастлив, потому что знаешь, что стоишь очень и очень дорого - целую охапку цветных хрустящих бумажек …
14.08.2011
И все болезни пройдут
Я остановился. Я остановился
Уже несколько лет я был стабильным посетителем этого учреждения, исправно бывал в нем раз в два-три месяца, - я привык видеть желтые стены с шелушащейся и отваливающейся штукатуркой, вечно унылые лица его работников … привык видеть очереди пожилых людей с опущенными и грустными лицами, привык наблюдать, как некоторые из них не без помощи других своих собратьев вынуждены были выстаивать многочасовые раннеутровые очереди, дабы получить заветный билетик, дающий тебе право узнать свою судьбу - потому что и они, эти люди, старались как можно реже бывать здесь. Бывали только по необходимости. Те же, состояние которых еще пока позволяло это, старались не бывать вовсе.
Мне приходилось бывать здесь не раз - состояние уже не позволяло иного. Стоять в очередях среди других таких же собратьев по несчастью, слушать отчужденно-холодные голоса людей, констатирующих ухудшение течения твоей болезни и всегда что-то старательно и долго вычерчивающих на карточной бумаге, не утруждая себя, впрочем, какими-либо комментариями по этому вопросу.
Я привык к этому месту, несмотря на всю его нелепость. Я не мог к нему не привыкнуть.
В некотором роде мне было уже все равно, что скажут врачи - свой приговор я знал уже давно и давно смирился с ним. Мне было интересно иное, мне было до боли интересно то, почему, почему эти люди так старательно избегали смотреть тебе в глаза, когда зачитывали диагноз, не оставляющий тебе шансов на выживание - во всяком случае не в этой жизни, во всяком случае не в следующий за этим десяток лет. Мне было интересно то, почему они, белые, как погребальный саван в этом доме скорби, лишь умножали эту скорбь своими лицами, своими холодными голосами…
Разве мне теперь была нужна ежемесячная констатация отсутствия хоть сколько-нибудь положительных изменений в течении моей болезни? Разве нужны были теперь эти многочисленные повторные обследования, не нужные никому - даже мне? Нет. Не это мне было теперь нужно, не это. Я жаждал слова - доброго слова участия и понимания, я жаждал услышать слова поддержки от них - просто знать, что твою боль способен разделить кто-то другой … всего-навсего знать это. Я хотел увидеть блеск радости, радости жизни, - хоть в чьих-то глазах, хоть раз в несколько месяцев…Но, видимо, я хотел слишком многого… слишком многого в этой жизни - и моим надеждам не суждено было сбыться.
Возможно именно поэтому сейчас я и остановился, пораженный увиденным. Наверное, я бы даже не мог ничего сказать первые несколько десятков секунд, если бы какой-нибудь случайный прохожий вдруг решил поинтересоваться, почему я стою с открытым ртом и тяжело вбираю в свои легкие зимний холодный воздух. Таких, однако, не нашлось - впрочем, оно, видимо, и к лучшему.
Тот дом скорби, который я за эти почти уже два года привык видеть, который я знал практически в полных деталях, снаружи и внутри - его больше не было. Куда-то пропала унылая, выгравированная темно-серыми буквами надпись “Городская больница № 17”, куда-то исчезли решетки на окнах и вечно-грубый, покачивающийся от постоянного недосыпания охранник. Вместо надписи теперь была яркая … вывеска чтоли … даже не знаю, как назвать ее, на которой значилось: “Городской дом исцеления. Мы рады пожелать Вам здоровья! ”. Куда-то исчезли решетки на окнах, а в окнах появился яркий свет … а когда я привычно поднялся по ступенькам, меня поприветствовал какой-то совершенно уже не знакомый мне красиво одетый молодой человек, сказав, дай Бог памяти, что-то вроде “Заходите, пожалуйста. Доброго Вам здоровья!” и великодушно открыл мне дверь.
После этого я еще минут десять приходил в себя во входной зале.
Да и сама эта зала изменилась, кстати, тоже. Не стало обветшалых стен и тесного, маленького гардероба с вечно огрызающейся и хамящей женщиной лет тридцати пяти. Вместо них было что-то вроде огромного паркетного зала - стены сменили свой цвет на какой-то травянисто-зеленый, а вместо гардеробщицы Маши была улыбающаяся женщина лет тридцати, которая, когда я подошел к ней, также приветствовала меня, великодушно помогла мне снять мое пальто и, выдав мне бирку, снова-таки пожелала мне доброго здравия.