На Крыльях Надежды: Проза

Озорнин Прохор Николаевич

Простые человеческие слова, которые подняли его дух на вершины радости. Это была теперь огромная радость для него - вновь встретить родного человека в этом дому одиночества, среди сотен и сотен людей - одиночества… Камеру медленно открыли – тут же охрана прижала его и стала быстро надевать наручники. Он не сопротивлялся.

“Делайте свое дело, ребята. Это ваша работа. Делайте свое дело”, - мысли промелькнули в его голове, но так и остались невысказанными. Да и к чему?
– с заключенными не разговаривают - им дают команды и ждут их выполнения. Почти

как в армии, только хуже - за неповиновение - избитие до полусмерти. Или до смерти – это не важно. В рапорте будет значиться - “покончил жизнь самоубийством” - в камере без единого острого предмета. Покончить с жизнью там можно было разве что разбив голову об стену…

Он шел по длинному коридору, ведомый тюремной охраной, и в душе его была радость. Впервые за много дней - радость. Как давно он уже не знал этого чувства…

– Любовь моя, Людочка! Славная, как же я истолковался по тебе!

– Паша, родной! Слава Богу, ты жив! Что с тобой? Опять сражался? Боец, да когда же ты прекратишь эти драки?! Тебя ведь убить за так могут!

– Не могу Люда, не могу. Я не мог отказаться от боя. Ты же знаешь…тогда бы я не жил…

– Паша, родной, умоляю тебя - останься жив. Родной, славный… если тебя убьют Паша, я не смогу этого пережить. Любимый, родной, не покидай меня, останься жив - умоляю тебя! Умоляю! Я люблю тебя, Паша! ”

Она прижалась лицом к пластиковой пуленепробиваемой загородке, что разделяла их, и заплакала. Его родная женщина. Его вторая половинка…

Она плакала и слезы медленно текли по стеклянной стене, оставляя за собой чистый прозрачный след. Он тоже прижался лицом к прозрачной стене и смотрел на нее. Охранник, следивший за встречей, было дернулся вперед - по правилам разговаривающие должны были находиться на расстоянии по меньшей мере двух метров от разделяющей их стены - но потом как-то замер и потихоньку склонил голову вниз.. Некоторые люди и здесь продолжали оставаться людьми.

А потом они целовали прозрачный пластик, представляя, как целуют друг друга. Раскидывали руки и прижимали их к стене, пытаясь обнять друг друга. Они целовали и обнимали друг друга - и не могли этого сделать. Они теперь были разделены стеной - непреодолимой стеной, разделены на долгие двадцать пять лет с того самого дня…

– Ты помнишь тот день, Павел? Я все еще не могу простить себя за него - за тебя. Не могу простить себя за твою судьбу…

– Перестань, Люда. Я сам так выбрал, да и мог ли я выбрать иначе? Я сам выбрал - и готов нести за свой выбор ответственность. Я убил человека. Я виновен - и должен понести наказание.

Да, они оба помнили тот день, помнили очень отчетливо, помнили каждую деталь - несмотря на то, что с того момента прошло уже больше года. И должно пройти еще девятнадцать, прежде чем его удастся окончательно выгнать из памяти и забыть - забыть навсегда. Как морок, как сон, как наваждение.

Которое наваждением, к сожалению, не являлось…

* * *

Картины

медленно всплывали в памяти. Тот памятный день, с которого началась его жизнь здесь - началась после короткого судебного разбирательства и вынесения приговора.

Как яркие вспышки - картины. Вспыхивающие и потухающие…

Они тогда возвращались вдвоем с праздника пешком… Эти парни выскочили совершенно непонятно откуда. Их было двое. У одного - нож в руке, у другого пистолет.

“Стоять! Кошельки на землю, быстро! Кольца, серьги, все бросайте! Живо я сказал, если не хотите получить пулю в лоб!” - прокричал парень с пистолетом, наставив его на него. Второй подбежал сзади и схватил его жену, приставив нож к горлу. Тот, кто был с пистолетом, может и блефовал, а вот второй - определенно нет. “А дамочка то ничего! Надо будет поиметь ее потом. Не дергайся, милочка! Я по-быстрому, хехе…”

Испуганный совершенно детский крик его жены, ревом бури ворвавшийся в уши…

Он больше не медлил. Кровь, кровь солдата, прошедшего Афганскую войну, вскипала в нем…он перестал слышать… он перестал ощущать пространство. Лишь чувство, удивительное чувство испытанного и выжившего бойца, позволяющее вовремя распознать идущую опасность, - лишь оно стало его руководителем в эти мгновения…

Яркие вспышки - мгновения…

Удар ногой - наставленный на него пистолет вылетает в сторону. Снова удар - державший пистолет человек валится и сгибается на земле.

Секундное изумление на лице второго парня, уже начавшего раздевать его жену и на время отставившего нож от ее горла. Вот снова нож медленно приближается к телу его любимой…

Прыжок. Перехваченная в воздухе для удара рука с ножом. Все трое падают на землю.

“Сууууучка!” – подхваченный воздухом возглас.

Вновь мелькнувшее железо - парень как-то успел достать второй нож. Двинувшаяся ему на перехват рука…Поздно.

Удар. Отчаянный крик его жены, полный агонии и боли.

“Н е е е т!! ” – его крик отчаяния.

Удар. Удар. Парень вскрикивает от боли, один из ножей вылетает из рук. Борьба. Борьба на земле. Они покатились прочь, вцепившись друг в друга.

Его жена осталась лежать неподвижно…

Десять секунд, двадцать. Парень пытался вонзить в него свой нож - их руки боролись за жизнь…

Удар. Напавший таки дотянулся своим лезвием до него. Он скривился от боли, но бороться не перестал…

Тридцать секунд…

Капли крови, сочащиеся из его раны и щедро поливающие землю…

Захват. Проворот кисти с оружием - он хотел также выбить нож из рук. Лезвие медленно поворачивалось в сторону лежавшего снизу напавшего - сейчас удастся забрать кисть и выбить нож из рук… без оружия напавший не воин. Пусть убегают - он даже не будет их преследовать…

Но парень вдруг что-то вскрикнул и резко начал поворачиваться вбок, пытаясь сбросить его с себя.

Хрип. Истошный предсмертный хрип. Повернутое лезвие вонзилось грабителю в грудь, когда он стал переворачиваться.