На крючке
Шрифт:
Но вместо этого я поджала губы и повернула голову, чтобы взглянуть на самого потрясающего в своей жизни мужчину.
— И когда это ты успел мне признаться? — не поверила я. — Я бы точно запомнила.
Саша насмешливо взглянул на меня и ответил:
— Просто ты спала, Цветочек. А спящей тебе я не только признаюсь в любви, но и во всех грехах смертных. И знаешь что?
— Что? — уже вовсю улыбалась я.
— Это удобно, — хмыкнул он. — Жена знает все мои секреты, но ни за что не расскажет. Даже самой себе.
Эпилог
Три
Песок был везде. Он забивался под одежду, в сапоги, нос, скрипел на зубах и неприятно сушил глаза. В пустыне от него нет никакого спасения, но человек — существо, которое привыкает ко всему. Вот и мы привыкли за последние семьдесят три дня. И теперь единственный дискомфорт, который вгрызался зубами в позвоночник, — это звериная тоска по тем, кто почти в полутора тысячах километров от нас.
Арестову за тяжёлое испытание я был благодарен. Если бы не он, не осознал бы пределов собственной нужды в женщине, что ждала меня дома. Вернее, отсутствие этих самых пределов. Потому что Цветочек была нужна мне бесконечно сильно.
Я взглянул на единственную совместную фотографию, сделанную в день отправки, и сдержал вздох, который с головой выдал братве моё состояние.
— Зубастый, брось воды, будь человеком! — попросил запыхавшийся Ярыч, войдя в палатку.
Я достал бутылку из-под раскладушки, там самое прохладное место, и передал блондину, отметив, что тот слишком взмыленный.
— Братва, я с хорошими новостями! Батя дал команду сворачивать учения, так что сегодня мы гуляем с пацанами, а завтра ждём «вертушки».
Слово «гуляем» из уст Ярыча в условиях пустыни звучало страшно. Женщин здесь не бывало, а выпивка местных торгашей опасна для здоровья, поскольку привозилась на верблюдах из Казахстана.
Мы, безусловно, обрадовались, но я предпочёл последний вечер провести, общаясь с женой по скайпу, нежели наблюдать, как кто-то надирается «тормозухой» до белой горячки. И я сейчас не про наших пацанов говорил, а про тех, кто по счастливому стечению обстоятельств так же попали на учения, правда, срок у них был куда больше, а тренировки — многим масштабнее.
Ярый, прекрасно видевший мою равнодушную реакцию, бросил насмешливое «предатель» и выпилился из палаточного кубрика.
— Никак простить не может, — рассмеялся Каст. — Впервые вижу, чтобы мужик мужика ревновал.
— Заткнись, — с улыбкой бросил я, прекрасно понимая, что Кайгаров ничего плохого не имел ввиду.
Просто братский стёб. Мне повезло ещё, что Сокол в другом кубрике живёт, так бы не избежали его шуточек.
— Ты Лариной собираешься говорить?
— Придётся. Мы съехаться хотим, нужно будет квартирный вопрос в центре решать. Причём как можно скорее. Потому что эти две, похоже, спелись там, пока мы тут задыхаемся.
О, если спелись, то я ему не завидую. Одна тиранша в семье ещё ничего, но две — это уже перебор даже для Каста.
День
Накинув на голые плечи полотенце, я вернулся в кубрик, утёр пот с лица и взял телефон, с улыбкой отметив, что Цветочек уже звонила. Сел поудобнее на раскладушке и набрал её, чтобы, не получив, ответа нахмуриться.
Набрал ещё раз, но снова никто вызов не принял. Тогда позвонил матери, а затем и отцу, поняв уже, что что-то не так. Но никто не отвечал.
Глубоко вдохнув, я взял себя в руки и предположил, что, возможно, началось. Других объяснений у меня не было, ведь Аля в самом безопасном месте. Сейчас вечер, а родители в это время всегда дома. Значит, есть вероятность, что она звонила, когда уже поняла, что наш сын хочет выбраться на свет.
И я просто принялся ждать, когда кто-то из родителей позвонит и сообщит, как идут дела. Ещё пару часов никто не перезванивал, и тогда уже даже Ярыч предложил выпить казахской сивухи.
— Брось, братан, у тебя сегодня сын родится, а ты…
Сам он при этом был совершенно трезвым, что говорило лишь о том, что моё состояние никому из ребят не нравилось. Но я пить не собирался, даже просто чтобы пружину расслабить.
Поднялся с постели, чувствуя, как внутри всё горит от переживаний. Усидеть на месте крайне сложно, когда такое. Я вышел из палатки и вдохнул прохладный воздух. Днём здесь жарко, но вот по ночам можно жить. Правда, во тьме выползали всякие гады, вроде скорпионов и змей, которых нужно опасаться.
— Да чего ж так долго-то?! — рыкнул я, ткнув ногой в песочную кочку, и сразу же из палатки донёсся сигнал смартфона.
Внутрь не вошёл — вбежал! На экране высветился номер отца. Я быстро принял вызов и услышал взволнованное:
— Ну всё, сын! Увезли Альку в роддом, мать решила с ней поехать, чтобы проконтролировать приём. Так что, как приедешь, уже сможешь посмотреть на мальца.
Я сглотнул и сел, не в силах и слова вымолвить. Всё ещё было страшно, но на губах против воли появилась улыбка.
— Завтра уже дома буду, бать. Телефон она с собой взяла?
— Не знаю, Сань, мама собирала. Ну ты давай там, держись. Мы позвоним, как только известно что-то станет.
Я положил трубку и выдохнул молчавшим братьям:
— Рожать поехала.
Три дня спустя
Я внимательно разглядывала сморщенную мордашку сына и понимала, что это любовь. Самая чистая, самая искренняя, самая невероятная любовь к своему ребёнку. И ей неважно, сын это или дочь. Ей неважно, как больно было рожать это чудо. Любовь не считает достойным внимания такие мелочи. Ей главное, что есть ты и есть твой малыш. И пусть мир хоть в огне горит, лишь бы только твой ребёнок всегда был рядом.