На кумысе
Шрифт:
Из Екатеринбурга дорога в Михайловку идет на город Челябу, а оттуда на отряд Кочкарь -- всего 300 верст ровно. От Кочкаря до Михайловки 12 верст. О сосновом боре в Михайловке мы уже говорили, а в Кочкаре вы найдете почтовое отделение и большой рынок. Врач живет на золотых промыслах г. Подвинцева; от Михайловки это около 20 вер.,-- разстояние сравнительно ничтожное. Все это, взятое вместе, делает Михайловку и окрестныя деревушки самым подходящим местом для кумызнаго лечения. Публика сама открыла его, а это тоже говорит достаточно за себя. Слово "станица" неразрывно связано с вольными козачьими землями, и территория Михайловки составляет ничтожную часть целой области Оренбургскаго козачьяго войска. Простой народ по старой памяти
Нужно заметить, что эта оставшаяся за штатом "орда", а теперь козачья вольная земля, за последния пятьдесят лет примкнула к тем заветным уголкам, где сосредоточилась золотопромышленность, и золотые промыслы Кочкарской системы стяжали себе на этом поприще громкую популярность. Как увидим ниже, золотая лихорадка не миновала и такого гнилаго угла, как наша станица Михайловка.
IV.
В Михайловке набралось кумызников человек десять и, как на всяких других курортах, они сбились в одну кучку. Исключением являлся все тот же миясский адвокат, который, видимо, не желал "якшить" ни с кем и одиноко сидел у своего окна или уходил гулять в бор с женой.
– - Этот самый абвокат, который напротив, на водку по двугривенному козачишкам дает за каждую малость,-- негодует мой возница.-- Мне, говорит, все равно... Известно, у денег-то глаз нет.
Адвокат с своими двугривенными производил вообще сенсацию, и козаки начинали смотреть на других кумызников свысока. Появление барина производило уже свое разлагающее влияние: являлось скромное желание получить именно такой легкий двугривенный, и цена своих домашних пятаков понизилась.
Остальные кумызники состояли из трудящагося люда: двое заводских служащих, два купеческих прикащика, небольшой банковский чиновник, сельский учитель, секретарь какой-то городской думы. Дам было немного: жена врача, потом средних лет дама из Златоуста или Миясскаго завода и, кажется, еще была третья. Все это общество вело дачный образ жизни: утром кумыз, потом прогулка в бору, опять кумыз, опять прогулка или лежанье в гамаках, обед и еще кумыз. По вечерам группа кумызников собиралась где-нибудь на заваленке и скромно убивала время в тихой беседе. Трудных больных не было, и кумызники походили скорее на дачников, какие околачиваются по забвенным деревушкам около столиц.
Больнее других, кажется, был сельский учитель, белокурый молодой человек с круглым, румяным лицом. Когда он кашлял, так и казалось, что у него в груди что-то раскололось.
– - А вы давно кашляете, Егор Григорьевич?-- спрашивал я его.
– - Да ужь порядочно... Еще когда прикащиком в Троицке служил. Как весна, так я в школу без бутылки кумыза не хожу: занимаюсь с ребятами, а сам кумыз сосу.
Он служил в Троицком уезде, верстах в пятидесяти от Михайловки, и каждое лето поддерживал свое здоровье только кумызом. Как бывалый человек, Егор Григорьевич много разсказывал о меновом дворе в Троицке, о быте кочевавших в степи киргизов, о своей прикащичьей службе у какого-то купца. Выбиться в учителя ему стоило большаго труда, и, может быть, в этом заключалась причина болезни. Знакомство с киргизским языком Егора Григорьевича для меня лично было особенно дорого,-- он мог служить прекрасным переводчиком. Поводом к сближению для нас послужила охота: учитель "немножко" охотился, как и я.
В Михайловку вместе со мной приехала одна знакомая, М., которая заняла такую же комнатку, какая была у меня. Бывшая московская курсистка нуждалась, прежде всего,
Ближайшим кумызным пунктом к Михайловке являлась деревня Демарина, до которой было рукой подать,-- всего версты три. Демаринские кумызники приезжали или приходили навестить михайловских, а эти последние отплачивали визиты. В Демариной оказался знакомый по Екатеринбургу купец Иван Васильевич, приехавший на кумыз для своего племянника, студента московскаго техническаго училища. Это открытие произвело взаимное удовольствие.
– - У нас квартиры в Демариной лучше,-- хвастался Иван Васильевич из демаринскаго патриотизма.
– - А у нас бор...
– - И у нас бор.
– - Зачем же вы тогда в наш бор ходите гулять?
В Демариной проходили кумызный курс две учительницы, фельдшер, два гимназиста и еще человека три неизвестных. Иван Васильевич являлся душой общества и старался устраивать импровизированныя развлечения: бег деревенских мальчишек на призы в 5, 3 и 1 к., деревенския песни, кавалькады на крестьянских лошадах и т. д.
– - В воскресенье как-то устроили бег пьяных мужиков...-- смеялся Иван Васильевич, довольный своею выдумкой.-- А заненастит, мы книжку читаем...
Проживавшие в Демариной гимназисты стреляли неизвестную дичь, а мы с Егором Григорьевичем обсуждали серьезный вопрос, где лучше открыть наш охотничий сезон.
В общем, кумызники изображали собой, как на всех русских курортах, скучающую публику и жадно хватались за каждый предлог к развлечению. Впрочем, своеобразная обстановка козачьей станицы доставляла своеобразный материал на каждом шагу. Андроныч, попрежнему, каждое утро начинал безконечною беседой с Егорычем о траве, и меня интересовало, чем разрешится вся эта история. Конец оказался ближе, чем можно было предполагать.
– - Он грозится застрелить моих коней...-- заявил в одно прекрасное утро Андроныч, обращаясь ко мне, как к нейтральному лицу.
– - Кто он?... Егорыч?.
– - Нет, зачем Егорыч... А у Егорыча есть брат, тоже козак, так вот этот самый брат и грозится: только, говорит, выпусти коней на траву -- сейчас застрелю. У них вместе надел-то... Ну, и нарродец! Хуже кыргызов в тыщу раз... Не сговоришь с ними...
Угрозы таинственнаго брата повели к тому, что стали привозить кошеную траву на дом, а лошади стояли в конюшне. В этот неразрешимый вопрос о траве запутан был даже каким-то образом Баймаган, хотя, в конце-концов, все дело свелось на тридцать копеек за пару лошадей -- цена десятины травы. Можно только удивляться терпению сторон, тянувших друг из друга душу по поводу такой ничтожной суммы, но тут сказался настоящий русский человек.
Вопрос о питании в Михайловке являлся своего рода голодным призраком. Положим, необходимую провизию легко было достать в Кочкаре, но приготовить ее -- это было другою стороной медали. Приготовление нашего перваго обеда обставлено было такими подробностями, о которых стоит сказать несколько слов. Начать следует с того, что в Михайловке дров не полагалось, а их заменял березовый хворост. Великолепный сосновый бор торчал под носом, но он являлся заповедным местом, зорко оберегаемым лесенками.
– - Ничего, можно и хворостом истопить печку,-- решил Андроныч, принимавший в приготовлении обеда самое деятельное участие; он когда-то "бегал поваренком" на каком-то камском пароходе и поэтому имел полное право говорить обо всем, что касалось еды, с известным авторитетом.-- И биштексу можно приготовить, и пельмени.
Главным действующим лицом перваго обеда явилась русская печь из битой глины. Когда ее затопили хворостом, весь дым, вместо того, чтоб идти по назначению в трубу, хлынул в комнату. Для необходимых разяснений была вызвана хозяйка квартиры, молодая козачка.