На линии огня
Шрифт:
Вскоре я переместил футляр от тромбона на переднее сиденье. По первоначальному плану «спрингфилд» надлежало оставить в той самой комнате на третьем этаже. Предполагалось, что по нему полицейские быстрее выйдут на след одной мелкой сошки по имени Тони, который к этому времени должен был находиться на пути в Мексику, как следует засветившись по дороге. Ну, если не сразу, то очень скоро. Дело в том, что у Тони был мотив: Мэйни отказал его брату в помиловании, и тот угодил в камеру смертников в тюрьме штата. Тони хорошо заплатили за предстоящий «отдых» за решеткой. Правда, он изъявил готовность самолично
Открыв футляр, я извлек винтовку. Вообще-то, как мне кажется, я немного помешан на оружии: для меня нет в мире ничего прекраснее его. Разумеется, при этом я не имею в виду инкрустацию или там отделку, а именно само оружие – то, как ствол крепится к ложу, то, как затвор ходит в полированной стали ударно-спускового механизма, то, как... Впрочем, к дьяволу все эти дифирамбы! Как бы то ни было, но я был несказанно рад, что не оставил мою любимицу винтовку ржаветь и пылиться в качестве вещественного доказательства под каким-нибудь индексом "А".
Малышка слегка заерзала рядом со мной на сиденье: я понял, что краем глаза она видела, как я погладил ложе из орехового дерева. Возможно, подумала, что я поздравляю себя с тем, как расправился с Уити, и, может быть, у меня уже слегка текут слюнки в предвкушении того, что сделаю с ней. Я разрядил винтовку – собственно, для этого ее и вынул. Привычка – странная вещь. Мне довелось пройти хорошую школу во всем, что касается огнестрельного оружия, и я чувствую себя не в своей тарелке, когда знаю, что отложил в сторону пистолет или пушку с патронами в магазине. Протерев металлические части промасленной ветошью, я закрыл футляр и вновь переложил его на заднее сиденье.
По встречной полосе проехала полицейская машина. Ребята в больших шляпах не обратили на нас ни малейшего внимания. Но я заметил, как лицо малышки при этом напряглось, как ее руки в перчатках стиснули руль, хотя ей так и не хватило духа окликнуть копов. Когда они удалились, ее лицо расслабилось, а глаза за очками слегка увлажнились. Полагаю, от разочарования, а также от крушения надежд и отвращения к себе самой за то, что недостало смелости завопить во всю глотку. Она была довольно хорошенькой, несмотря на очки. Наверное, двадцати двух – двадцати трех лет. Большую часть времени выглядела совсем юной девчушкой – по крайней мере в тех условиях, в которых я ее наблюдал и которые нормальными никак не назовешь, – но иногда в ней проглядывала зрелость.
Затем малышка принялась устраиваться за рулем более комфортабельно. Должно быть, тот полицейский автомобиль был ее последней надеждой, а теперь она решила немного заняться собой. И вскоре настолько снизила скорость, что смогла стащить запачканные перчатки. С отвращением бросив их на сиденье, она почистила перед пиджака, одернула юбку и начала ее отряхивать. Словом, принялась устраиваться как дома, готовясь к тому, что ее заставят еще долго ездить, и мирясь с мыслью, что освобождение не будет таким скорым, как она еще совсем недавно надеялась. Когда же снова взялась за руль, я заметил на ее пальце кольцо.
Набив трубку, я раскурил ее и поинтересовался:
– Какого дьявола ты делала в том здании, хотелось бы мне знать?
Она ответила не сразу, а только когда собралась с мыслями.
– Ну, я... – Моя собеседница смешалась и слегка покраснела. – Я просто должна была... Ну, короче, я там работаю.
– Где там?
– В обществе страхования «Северная звезда». Я секретарша мистера Фенвика.
– Кто такой мистер Фенвик?
– Он и есть «Северная звезда».
– О'кей, – удовлетворился я, – продолжай.
– Ну, я работаю там, – повторила она. – И естественно, у меня есть ключ к... Я имею в виду туалет. Мне захотелось перед отъездом... – Ее голос затих.
– Значит, ты явилась туда лишь затем, чтобы воспользоваться сортиром, и это все? – удивился я.
– Д-да.
– У тебя от него был ключ, а само здание оказалось открытым... – Я расхохотался.
Она заерзала и с негодованием взглянула на меня:
– Что тут смешного?
– Ты никак не желаешь понять, – начал я объяснять. – Сейчас весь этот чертов штат встал на уши, а все из-за чего? Да из-за того, что двое глупцов, если не идиотов, не смогли немного потерпеть. Если бы тебе не стало невтерпеж, ты туда не пришла бы, а если бы Уити не приспичило, он не оставил бы дверь офиса незапертой и ты не смогла сунуть свой нос куда не следует... Кстати, малышка, ты, часом, не того?
– Что вы имеете в виду?
– Разве тебе мама не говорила, что допытываться, почему стреляют, невежливо? Людям это здорово не нравится. Какого дьявола ты не сбежала опрометью по лестнице и не схватила за грудки ближайшего полисмена, если уж тебя так потянуло на подвиги?
Она сердито возразила:
– Я же не знала, что это выстрел. Шум был как от взрыва. Меня прорвало.
– Лапочка, взрывы тоже предпочитают одиночество. Им лишние свидетели также ни к чему... В чем дело?
Она потерла уши, сначала одно, затем другое, словно наш разговор напомнил ей о чем-то ее беспокоящем. Наконец ответила:
– Уши болят.
– Еще бы! Ты же стояла почти перед стволом, когда оружие бабахнуло. Еще пару дней будет сказываться.
Я тоже кое-что припомнил и, вытащив из своих ушей ватные тампоны, выкинул их в окошко автомобиля. Если полиция может что-то извлечь из пары ушных затычек, валяющихся в кювете, что ж, могу лишь пожелать им удачи! Потом глянул на руки, но не снял перчаток из свиной кожи, так как еще не решил, что сделаю с малышкой и ее машиной, прежде чем начну оставлять повсюду отпечатки пальцев. А чтобы поддержать разговор, произнес:
– Ты когда-нибудь видела фильм под названием «Шейн»? Там Голливуд, пожалуй, единственный раз ухитрился воспроизвести ружейный выстрел в натуре. Обычно их так называемые выстрелы тарахтят, как жареные кукурузные зерна на сковородке.
Девушка взглянула на меня настороженно и как-то странно.
– Скажите мне кое-что, – вымолвила она и смешалась, очевидно опасаясь неадекватной реакции с моей стороны. Но через несколько секунд все-таки собралась с духом и мужественно спросила: – Вы чокнутый?