На невских равнинах
Шрифт:
Палкин повернулся и, сделав вид, что такого рода подробности его не интересуют, пошел обратно к дороге.
– Может быть, ей передать что-нибудь?
– спросила вслед сестра.
– Почему - передать?
– вдруг обозлился он.
– Я и сам могу!
Преисполненный внезапной решимостью, Палкин уселся на моховую кочку. Вскоре ему захотелось увидеть поближе, каков этот Галин избранник. Он подошел.
– Жену поджидаете?
– Да, жену.
Человек с газетой поднялся ему навстречу. Это был молодой танкист, лейтенант. Он
– Жду больше часа...
– Говорят, уехала за ранеными.
– Да, у нас бывает...
– произнес Палкин неопределенно и сурово.
– Мы с первых дней войны не виделись, - продолжал танкист.
– Только вчера узнал ее адрес. Командир свою "эмку" дал съездить, повидаться. Мы здесь недалеко стоим, почти соседи с вами. Вы из Лосевской бригады?
– Из Лосевской.
– Знаменитая!
– сказал танкист с заметным восхищением.
Палкин разглядывал его скептически. "Нет, дружок, ты не соперник мне. Познакомились, должно быть, на танцульке. Ты еще и не знаешь ее, как я знаю". И, сам не ведая почему, вдруг вынул из кармана сверкающий пистолет и подбросил его на ладони.
– Привез подарок вашей жене. Давно просила.
– Ну и штука!
– воскликнул танкист, рассматривая серебряную игрушку, чистый переливчатый перламутр ее рукоятки.
Прижав к уху, он прислушался к ходу крошечных часов.
– Генеральский! Заказной. Вот немцы!..
– Это английский, - нарочно, чтобы смутить лейтенанта, соврал Палкин.
Разговор прервался. Сигналя, прямо по лесу к палаткам шла крытая санитарная полуторка. Палкин положил пистолет в карман и отошел в сторону. Танкист нетерпеливо зашагал навстречу машине.
– Принимайте!
– крикнула девушка-шофер, выскочившая из кабинки. Она подошла к кузову и отдернула брезент: - Галочка, вылазь!
Но никто не отозвался. Только раненый стонал в машине.
Палкин прыжком взлетел в кузов. Там, освещенная тонкими солнечными лучиками, проникающими сквозь отверстия, пробитые в брезенте осколками, просунув левую руку в ременную петлю поручня, стояла - вернее, уже не стояла, а висела - Галя. От затылка по шее, по спине, по знакомой Палкину выцветшей гимнастерке текла густая, застывающая кровь.
Палкин схватил Галю на руки и осторожно вынес из кузова. Он увидел белое, вытянувшееся лицо танкиста и крикнул:
– Врача!
– Не кричите, молодой человек, - сказал седенький старичок, вышедший из палатки принимать раненых.
– Положите девочку.
– Так...
– Он приставил стетоскоп и долго слушал сердце.
– К сожалению, я уже не могу помочь.
– Ну что же это!
– растерянно сказала девушка-шофер, которая привела машину.
– Еще на спуске в овраг, у мельницы, я ей стучала, в кузов: "Не растрясло?" А она: "Спланировали. Все в порядке". Значит, ее ужо на повороте, где нас обстреляли немцы.
– А я думала - проскочили...
Палкин
– Ну вот, - сказал растерянно.
– Галя...
– Ничего, - ответил танкист с неожиданным спокойствием.
Палкину показалось, что тот даже улыбнулся. Что это? Кто такой перед ним? Смерть жены - это "ничего", малозначительный эпизодик? А танкист, повторив: "Ничего, не огорчайтесь", сделал несколько шагов в сторону и рывком выхватил из кобуры пистолет.
Палкин успел ударить танкиста ногой, рука с пистолетом дрогнула, и пуля прошла мимо; лишь от огня вспыхнул и тотчас погас клок его густых, таких же, как у Гали, светлых волос.
Палкин свалил его на землю. Танкист притих, из-под опущенных век по лицу быстро катились, догоняя одна другую, мелкие слёзины. И по тому, как безвольно лежал он на лесной траве, как страшился открыть глаза, Палкин почувствовал, насколько велико его горе.
Отпускать его одного было, видимо, нельзя. Палкин подвел "эмку", в которой приехал танкист, привязал к ее заднему бамперу своего коня за повод и сказал танкисту:
– Слушай-ка, садись, отвезу в часть. Только дорогу покажи.
Танкист не сопротивлялся, он, кажется, ничего не чувствовал и не понимал.
– Куда вы меня везете?
– спросил он дорогой.
– Мне в часть надо.
– Ты же на тот свет собирался, а не в часть! Вот отвезу подальше, набью по зубам и отпущу.
– Брось!
– ожесточенно крикнул танкист.
– Мне некогда, надо в часть, слышишь?
Палкин обернулся:
– Не ори. Я же тебе сказал: показывай дорогу!
Ехали медленно, чтобы конь поспевал за машиной. Приехав в танковый батальон, Палкин пошел к комиссару и все ему рассказал.
Комиссар пощипал пальцами переносье:
– Очень он ее любил, понимаешь. В танке портрет держит: "Вдвоем, говорит, вместе с жинкой в бой ходим!" Надо поприсмотреть за ним. А тебе, моряк, спасибо.
Прощаясь, Палкин вынул из бумажника прядь волос, которую успел отстричь у мертвой Гали, разделил ее на две части и большую протянул комиссару:
– Передайте ему.
– Зря, - сказал комиссар.
– Расстраиваться будет. И тебе не советую. Сожги. Ты что, родственник? Нет?
– Он снова пощипал переносье и решил: Хотя кто эти дела знает: что лучше, что хуже. Передам. Прощай, моряк. Прощай и еще раз спасибо.
Когда Палкин садился на копя, его остановил осиротевший танкист:
– Может быть, никогда и не встретимся больше, скажи хоть фамилию, как зовут-то тебя?
– Константин Палкин.
– А я Федор Яковлев.
Доехав до санбата, Палкин еще раз сходил к врачам: ему все никак не верилось, что Гали больше нет, и, еще раз услышав то, чего бы никак не хотелось слышать, не стал больше пи на минуту задерживаться в этом, таком неприветливом теперь, сумрачном и опустевшем лесу, пришпорил своего рыжего и поскакал в дивизию. Там ему сказали: